— Надо полностью уничтожить заросли конопли, — говорит Соленый.
— Мы не можем сделать это сразу, — говорит Комби. — Но процесс пошел. Пошел, пошел.
— Ну, где он пошел? Вы хотите привить Антоновке побеги конопли, а говорите, что процесс пошел. Конопли не будет, да. Но ведь на яблонях побеги конопли останутся. Дальше, больше. Везде будет одна конопля! Как вы не понимаете?
— Мы не можем сразу ликвидировать коноплю. Она идет на бартер. Где, например, мы вот сейчас возьмем новое оборудование для производства Родины?
— Что же это получается, по-вашему, не будет конопли, не будет и Родины? — спрашивает Соленый.
— Да. Как это ни печально. Но на сегодняшний трезвый день это именно так. Вы, товарищ Соленый, призываете нас — слово на букву х — знает к чему. Надо же думать, прежде чем говорить. Я тоже могу сказать, что давайте сеять только яблони и груши. Да это романтично. Расцветали там яблони и груши, поплыли…
— Не поплыли, а уже приплыли, — перебивает Председателя Зековского Совета внезапно появляющаяся из-за толстой ветвистой яблони Сонька.
— Что вы хотели? — высокомерно спрашивает Соленый.
— Это я, — говорит Сонька Золотая Ручка.
— Ну кто ты, кто ты?! — в запальчивости спрашивает Соленый. Он хотел добавить: — Валютная проститутка? — Но не успел. Сонька его опередила:
— Я ваша Родина.
— Ну, что вы несете, что вы несете?!
Комби почесал за ухом и сказал:
— Вероятно, ее двойник Береза и ее дружок Эль как-то смогли приобрести значительную часть акций нашей Родины.
— Не значительную часть. У нас контрольный пакет.
— Во — слово на букву б! — Комби хлопнул себя по коленке.
— Что случилось? — спросил Соленый.
— Эти карманные полудурки Исрак с Бамбурой продали все акции нашей Родины. Чего они испугались?
— Я думаю, они сначала поверили этой даме-академику, что доллар рухнет через две недели, а теперь…
— Не думаю, что дело только в этом, — сказал Комби. — Значит, есть какие-то проблемы у нашей Родины.
— А с другой стороны, Береза не стал бы скупать эти акции будь они совершенно убыточны, — сказал Соленый.
— Не все так просто, — Комби забегал, как заведенный по дорожке между яблонями и грушами с привитыми побегами конопли. Сонька в это время в беседке заваривала цейлонский чай с васильками. — Береза ведь может купить, а потом продать. Надо быть поласковей с Сонькой. Только она может сказать, когда надо продавать нашу Родину. У нее ведь контрольный пакет.
— Эх, хорошая водяра! Жаль, — воскликнул Соленый. — Сам бы пил. Жаль пришлось завязать в Горьковской ссылке. Язва открылась на нервной почве.
— А че такое?
— Вранье кругом. Надоело слушать. — Слово на букву Б — идолопоклонство. Да, пожалуй, и — слово на букву б-то — нет, одно идолопоклонство.
— Академики, идите сюда! — крикнула Сонька из беседки, — чай готов.
Оба приблизились к беседке. Сели, прихлебнули чайку с пастилкой, с яблочной шарлоткой. Сонька подняла ногу. Она так и не надевала трусы.
— Ну, кто первый? А может вместе? Я, между прочим, без трусов.
Комби вздохнул. Он сказал:
— Мне кажется, вы всегда без трусов. — И добавил: — Я не буду.
— Я тоже, — сказал Соленый.
— Почему?
— А почему мы всегда должны трахать тебя после этого Предателя Демократии из туалета? — хорошим вопросом ответил Соленый.
— Во-первых, он не всегда меня трахает. Сегодня был только кунеленгус… Мы занимались изучением географии тела.
— А во-вторых? — спросил Соленый.
— А во-вторых, я ваш непосредственный начальник.
— А вы знаете, что было с Биллом за домогательство к подчиненным? — спросил Соленый.
— Да что вы меня все — слово на букву е с приставкой: за — сегодня с этим Биллом? Я сама, как Моника Левински. Налетай, подешевело! А то смотрите, плакала ваша доля в нашей Родине. Я не подскажу вам, когда надо от нее избавляться.
— Ох, грехи наши тяжкие, — сказал Соленый и полез к ногам Соньки.
Комби придвинулся с другой стороны.
Зю на крыше опустил бинокль.
— Эх, завалить бы их сейчас всех.
— Что там? — спросил Анп и потеребил лапками пулеметную ленту. — Давай сейчас шарахнем, а? Давай!
— Нельзя, — сказала Ни Андр. — Надо ждать.
— А чего ждать-то? — спросил Анп. — Мочим всех и дело с концом.
— Да заткнись ты, Петька! — Анка ударила его ладошкой по лысине.
— Она правильно говорит, — вздохнул Чапаев. — Тех, кто в туалете, мы замочить не сможем. — Надо ждать.
— А я бы все равно сейчас шарахнул, — сказал Анп. — Тех, кто спрятался в туалете мы бы потом прямо там и замочили.
— Э, нет, — покачала пальчиком Ни Андр., - ты не знаешь, насколько умен и хитер Береза. Это сам дьявол. Да и Предатель Демократии не так прост, как может показаться. Он может опять всех обмануть, и поднять народ, как Стенька Разин. Там еще этот — слово на букву е — карлик…
— Да, дахуя их там! — поддержал подругу Зю.
— А я хочу! — капризно сказал Петька и опять подергал пулеметную ленту.
— Да ты — слово на букву б — Пустое место, — сказал Зю.
— Одно слово: Пустота, — поддержала Чапаева Анка-пулеметчица, и опять хлопнула ладошкой по потной лысине второго номера.
Клуб. Музей восковых фигур. Из окна виден сад, беседка, где Мичуринец-Лысенко-Комби и Соленый нехотя — слово на букву е — Соньку Золотую Ручку. Виноградная лоза колосится сама по себе. А че ей будет?
Две Тети-Моти прогуливаются по залу, где выставлены Толстой Лев и Алексей, Достоевский, Чехов, Горький, Мандельштам, Блок, даже Аксенов и Солженицын. Хотя, между прочим, тоже кукуют на этой Зоне. Сейчас они ушли ловить раков. В зале тепло и уютно и страшновато как на кладбище.
— Когда я прихожу сюда, — говорит Тётя, — я как будто молодею. Меня очень утомляет загазованность Зоны.
— Я как будто приезжаю в свою родную деревню! — восклицает Мотя. — Воздух!
— Изумительный!
— Восхитительный! А какие люди! Среди них я чувствую себя комфортно.
— Я тоже, как будто среди своих близких товарищей, — Тетя проводит ладонью по щеке Льва.
Мотя гладит Алексея.
— Сейчас пишут романы за месяц, — говорит Мотя.
— А Лев Николаевич Толстой целый грузовик бумаги искромсал, прежде у него получилось что-то путное.
— А ты помнишь, что сказал Достоевский, когда проиграл все деньги в казино?
— Да, он сказал…
Тетя мягко прерывает ее. Она говорит, что знает, что сказал тогда Достоевский.
— А ты знаешь Ахматова говорила, что…
— Это интересно. Пастернак по этому поводу пишет…
— Великолепно. А Блок? Он ведь…
— Это все равно, что на самом деле увидеть…
— Совершенно верно. Абсолютно.
— Понимаешь, мне здесь очень комфортно, — говорит Тетя.
— А мне-то как! — говорит Мотя. — Я бы, кажется, и спала здесь.
— Кстати, некоторые говорят, что мы с тобой здесь трахаемся. Представляешь?
— Я, конечно, слышала об этом. Но ведь это же неправда. Они злословят.
— Злословят, ублюдки. Ты помнишь, как это сказано у Чехова в Вишневом Саду? Я, говорит…
— Да, великолепно. Это ответ всем гадам, которые пытаются…
Так они вдохновенно разговаривали друг с другом об известных им вещах. Совершенно не вдаваясь подробности. Ведь они были одни. Они всегда одни. А двоим родственным душам и так все ясно. Их же никто не подслушивает. Кроме меня.
Я постоял, постоял у двери, да и цапнул Тетю за пятку.
— Ах — слово на б — дурак такой! Зачем ты кусаешься?
Я говорю, ну чтобы обратить внимание.
— Да кто на тебя дурака такого будет смотреть! — опять воскликнула Тетя. Мотя молчала. У нее были такие вкусные ляжки. Я обнял одну из них… лапами и два раза лизнул сантиметров на двадцать выше колена. Она закричала.