— Серьезно? — я затаил дыхание.
— Конечно! А мог бы и не понравиться. Одно из двух.
— Ну, разумеется… — я нашел родинку чуть ниже ее плеча, поцеловал и подумал о том, сколько еще нецелованных родинок можно было бы отыскать на этом едва знакомом, но уже таком дорогом мне теле… Нецелованных мной, во всяком случае… — Малыш, возможно мы неверно понимаем друг друга. Да, скорее всего, я буду тебя ревновать. Признаю это с предельной честностью… Однако здесь нет ничего, с чем бы я сам не справился. Ты не должна меняться по моей прихоти. Черт, пусть это мало вяжется со сказанным, но, будь моя воля, я бы вовсе запретил тебе меняться! В особенности, меняться так, как было бы угодно мне… Я даже спрашивать не собираюсь, с кем и зачем ты видишься помимо меня. Никаких обязательств я тебе не навязываю… Полагаю, мне еще предстоит многое в себе осмыслить, но… Извини, сейчас будет сентиментально… Я настолько благодарен миру за то, что он позволил мне встретиться с тобой, хотя я вряд ли такого заслуживаю, что готов делить тебя с этим миром на его условиях.
— Правда? — немного посомневавшись, блудный зад вернулся на прежнее место, даже не успев охладеть за время недолгой разлуки. — Дима… Раз так, то я тоже скажу… Если честно, никаких посторонних зайцев у меня сейчас нет. Давно уже не было, с месяц… Теперь у меня есть Алена. И, конечно, ты, мой хороший… В общем, всего два зайца… Смешно получается, как в пословице… Короче, вот! Это чтоб ты понимал… Я даже загадывать не хочу, как все сложится дальше, но… знаешь… интересно было бы взглянуть, ради какого такого случая меня вдруг потянет на новые отношения. Из такой-то семьи, как у нас… Что бы ты обо мне ни думал, я не сплю со всеми подряд.
— Дружок, подобного у меня и в мыслях не было. А вот насчет семьи… Серьезно? Ты так на это смотришь?
— Ты про что? — мне показалось, что Вика слегка напряглась в ожидании ответа.
— Про то, о чем ты только что сказала. Про меня с Аленой. Считаешь нас своей семьей?
— Я не специально так сказала… Ничего особенного я не считаю: ну, просто теперь мы вместе и… В общем, не важно — называй это, как хочешь, — Вика прокашлялась. — Слушай, а давай покурим?
— Надо же! Буквально мысли мои прочла. Но как? В тебе что, какая-то антенна установлена? Где ты ее от меня скрываешь, сознавайся! Здесь? — я игриво боднулся бедрами.
Вика не ответила на шутку — лишь приглушенно прокашлялась еще раз.
— Что, красавица? Лишняя палочка после секса не помешает? — продолжил я изощряться в пубертатном остроумии. — А говорила, что ничего такого и в рот не берешь…
— Ну, во-первых, конечно: ха-ха-ха! Доволен, комик? Господи помилуй, какие же вы все одинаковые… Во-вторых, я не так говорила. А в-третьих, я не хочу курить: я хочу, чтобы покурил ты, — девушка перевернулась на живот и зачем-то ощупала свои губы, словно проверяя, на месте ли они у нее. — Заодно дашь мне затянуться разок-другой… Меня это должно взбодрить.
— Вика, что с тобой приключилось? Утомилась, крошка?
— Да, немного… Тяжелый день выдался. И ночь…
Я дотянулся до пачки и, красуясь перед Викой, проделал замечательный трюк, в заключение которого моя сигарета, несколько раз кувыркнувшись в воздухе, очутилась у меня во рту. Щелкнув зажигалкой, я снайперски поджег ее кончик. Вика ничем не выдала своего восхищения.
— А можешь поставить пепельницу мне на спину? — попросила она.
— Господь с тобой! К чему такое декадентство, милая моя?
— Просто мне так нравится… Воспоминания… Приятные…
— Ну, разве что воспоминания… — я вооружился пепельницей и в нерешительности застыл над нагой фигуркой, распростертой поверх смятого в хлам полотенца, наверняка еще влажного от моего любовного пота. — Куда прикажешь ее определить?
— Попу видишь?
— А то как же! Глаз не могу отвести…
— Ну, глаза можешь оставить, где есть, а пепельницу поставь чуть выше.
— Сделано, — попутно я смахнул какие-то соринки, налипшие на закругленные части девушки с потрепанной обивки моего дивана. — Затянешься, малышка?
— Да, давай… — Вика как следует, по-взрослому затянулась и, на секунду задержав дыхание, выпустила струю дыма в противоположную от меня сторону. — Все, мне хватит… Только голова закружилась… Кури, милый, а я пока полежу…
Она опустила голову и затихла. В пепельнице, установленной аккурат меж симпатичных ямочек на ее крестце, затесалась пара Алениных окурков с золочеными, нервно изгрызенными мундштуками, которые я машинально отделил от кучки своих, отодвинув подальше и придавив к хрустальной кромке. Сидя рядом с Викой, я с наслаждением укорачивал свою жизнь на длину очередной сигареты и с нежностью разглядывал доверчиво открытое моему взору тело, ничуть не озабоченное тем, как оно сейчас выглядит, познанное мной и вместе с тем непостижимое, и прямо в данный момент таинственным образом претворяющее уплетенный за ужином оливье в хитроумные душевные порывы: любовь, самолюбие, тягу к неведомой свободе, мучительные страхи и сомнения…