— Ты ведь называл меня родной, — сказала вдруг девушка. — Родненькой… Зачем?
— Откуда такой вопрос, детка? — выпалил я, огрубев от неожиданности.
— От верблюда! — уже не в первый раз поделилась своим источником Вика. — Ты так меня называл. Что это для тебя значит?
— Видишь ли… — всеми фибрами своей немощной души я ощутил, что нужно отвечать откровенно, безо всяких фокусов. — Для меня это очень многое значит. На всем свете я называю так только Алену… Но выразить, что за чувства воплощаются в этом слове, будет довольно сложно… Это такое состояние близости, для которого у меня нет ни линейки, чтобы его измерить, ни знаков, чтобы передать его глубину, силу, тяжесть, напряжение, накал и все, что оно в себя вмещает… А еще там есть любовь. И задача от этого отнюдь не делается проще… Знаешь, когда-то у меня была невеста…
— Да, знаю. Кристина… Красивая?
— Красивая. Безумно красивая… Но не родная…
— А я?
— Ты тоже красивая.
— Дима, но я не об этом…
— Знаю, что не об этом. Подожди минутку… Я собирался сказать по-другому… — я зажмурился и, прежде чем произнести следующую фразу, изо всех сил постарался понять, верю ли я в то, что готово было сорваться у меня с языка. Как будто я мог себе верить…
— Ты тоже очень красивая, Вика, — сказал я. — Красивая во всех смыслах… И я мог бы тебя полюбить, если бы отважился… Милая моя… Родненькая моя…
— Спасибо тебе… — она шумно задышала носом. — Но почему же тогда… чем мы тогда не семья? Нет, прости! Прости… это не обязательно… я дура… Вчера ты впервые меня увидел, ты совсем меня не знаешь. Слишком быстро, да? И ты мне все уже объяснил, я просто не поняла… нет, ты не объяснял… я сама себе объяснила…
— Вика, о чем ты говоришь?
— Но все же правильно… Ты любишь Алену. Алена любит тебя. Мы с Аленой любим друг друга. А у нас с тобой… у нас все может получиться. Я готова тебя любить… Почему мы не семья? Я не понимаю…
— Судя по всему, для тебя это слово тоже многое означает. Однако в корне не то, чем оно стало в моем собственном лексиконе. Надеюсь, это не прозвучит чересчур резко для твоего слуха, но я ненавижу свою семью.
— Значит, это не семья! — немедля отрезала Вика. — Не настоящая семья. Не близкие люди… Я знаю, о чем ты. Это совсем другое. Это семейка. Свою семейку я тоже ненавижу… Все, что от нее осталось.
— Выходит, мы говорим примерно об одном и том же, только на разных языках. Со мной это бывает довольно часто… И пока мы не научились понимать друг друга без слов или, правильнее сказать, невзирая на все слова, будет лучше, если один из нас воспользуется вокабулярием другого… Хочешь, мы станем называть себя семьей? Потихоньку, между нами?
— Я не знаю, — Вика приподнялась на локтях, и я счел этот момент удачным, чтобы выкрасть с ее спины дурацкую пепельницу. — Вокабулярий? Что это? Нет, не нужно рассказывать… Дима, прости, я устала…
— Еще бы ты не устала, бедняжка! — спохватился я. — Это ты меня прости, остолопа! Развел тут турусы вместо благодарности… Ну? Что теперь? Пойдешь в кроватку? Куда тебе хочется? Ко мне? К Алене? Позволь, я тебя отнесу — разве что халат сперва накину…
— Я хочу к Алене… Не надо со мной носиться, я сама дойду… Только чуть позже… Можешь меня немного погладить? На прощание? — она снова улеглась, свернувшись на этот раз калачиком и явив собой зрелище, каковое в своей душе я нашел вполне раблезианским: непристойным до слез и ангельски чистым одновременно.
— Как тебя погладить, милая? — я опустился на диван рядом с нею. Вика не откликнулась, и я осторожно положил руку на ее волосы.
— Да, — сказала она.
Так прошло минут десять. Все это время я прилежно разглаживал Викины перышки, проникая пальцами до самых корней и разминая кожу на ее голове, как некогда делала для меня одна японка, прелестная девушка с неплохим английским, которую я случайно повстречал в Иокогаме, с которой случайно провел пару месяцев, умыкнув ее из дома и поселив в уютном гнездышке на Ильинке, и о которой случайно забыл, когда однажды Кристина, тогда еще совсем не невеста, твердо взяла меня за руку и отвела в свою спальню.