— Димочка, ты что? — потерянно пролепетали у моего уха. — Правда? Сейчас? Ну, давай…
— Боже ж ты мой! — я не мог не рассмеяться, особенно после того грандиозного нервного напряжения, какое мне выпало перенести. Все еще посмеиваясь, я принялся разоблачать дрожащую Вику, которая старалась повиноваться каждому моему слову, что, впрочем, не всегда выходило у нее с первого раза.
— Молодежь! — приговаривал я. — Только об одном и думаете… У меня, при взгляде на такую ледышку, все мысли только о стаканчике хорошего виски… О целой бутылке хорошего виски, если начистоту… Футболка, дорогая, у тебя ни то ни се. Для конкурса мокрых маек уже суховата, а для домашнего неглиже чересчур сыра. Долой ее! Хенде хох, майне кляйне! Что означает: руки вверх, крошка… Любовь моя! Крошка — это ты, а верх у нас на прежнем месте. Земля от твоей оплошности не перевернулась… Черт возьми, ну и кожа! Пупырышек на пупырышке. Гусям подобное и не снилось. С тобой разве что огурцам соревноваться под силу… Теперь штаны… Штаны, тебе говорят… Дружок, попу приподними немного… Вира! Вот умница: помнишь, где у тебя попа! А ведь на ней ничего такого не написано. И вообще, она предмет воображаемый, как учит нас одна моя знакомая… А сейчас — майна… Так, милая моя… Здесь у нас еще и браслет…
— Точно! — оставшаяся в одних трусах Вика бестолково уставилась на свою правую ногу. — Дима, я забыла его снять…
— Да бог с ним, малышка! Пусть пока повисит: хозяйке он сейчас без надобности… А вот разгуливать с такой блесной по ночным московским улочкам однозначно не следует… Только честных насильников совращать с их праведного пути… Ну, что? С трусиками без меня справишься? Прошу прощения за порядок дискурса…
— Конечно, чего с ними справляться… Ой, тут нитки вылезли… Нужно будет прижечь… Дима, куда все это повесить?
— Одежду оставь здесь — я определю куда следует. А сама прямой наводкой — в постель, под теплое одеяло… Последний вопрос: ко мне или к Алене?
— Я пойду к Алене.
— Не самый плохой выбор… Спокойной ночи, родненькая!
— Да, спасибо… Но утром мы поедем за лекарством?
— Непременно.
— Честное слово?
— А когда я тебя обманывал?
— Наверное, никогда… Дима, послушай, что скажу… Нет, лучше потом — у меня мысли путаются… Спокойной ночи, солнышко…
Глава 12
Оставшись в одиночестве, я одну за другой высадил три сигареты, включил и отрегулировал кондиционер, после чего собрал и вернул на просушку застиранное деви́чье приданое, едва преодолев искушение отправить его прямиком в утиль. Днем я намеревался основательно выгулять Вику, навестив с нею несколько специальных магазинчиков, где мне помогут приодеть ее так, как она того заслуживает. В их светлых нешумных залах, под сводами которых пахло скорее розами, сандалом и хорошим кофе, нежели ситцами и башмаками, вас как нигде встречали по одежке, несмотря на то, что именно за нею вы сюда и пришли. Думается, даже в своем первозданном виде моя юная спутница выглядела бы здесь более уместно, чем в том спортивном отрепье, которое отличало ее нынешний стиль. Впрочем, меня это ничуть не смущало, если не сказать — подзадоривало. По стопам известного персонажа, сыгранного Ричардом Гиром в «Красотке», я хаживал уже не однажды, и, по крайней мере в том, что касается шоппинга, мог дать ему сто очков форы. Но, пожалуй, впервые, предвкушая, как бойкие обходительные барышни, вроде Влады и Алисы с Тверской, станут наряжать и украшать мою девушку, я испытывал подлинное вдохновение. Разумеется, не лишним было бы сличить мои миссионерские прожекты с планами самой девушки, однако я искренне надеялся, что нам удастся прийти к согласию, тем более что о колготках и хрустальных туфельках, как у Золушки, мы, кажется, уже договорились…
Закончив мысленно примерять на Вику кое-какие принадлежности от Сары Шоттон, я отправился в свой кабинет. Мне вздумалось отыскать дубовый лист, который постоянно приходил мне на память с того самого момента, как я заметил его изображение, оставленное на туалетном зеркале чьим-то тонким мечтательным пальцем. Палец наверняка принадлежал Вике, поскольку моя сестра рисовала в подобных случаях всего три узнаваемые вещи, самая приятная из которых, хочется верить, призвана была имитировать сердечко. Я надеялся, что прошлогодний листок, засунутый мною в какую-то английскую книжицу, уцелел, и мне удастся порадовать Вику такой романтической диковиной. Дело представлялось несложным. Много ли изданий родом с Туманного Альбиона можно насчитать в моей библиотеке? Я насчитал пятнадцать, для чего мне потребовалось перекопать всю библиотеку, каковая частью располагалась на книжных полках, частью скопилась под столом, а частью рачительно сберегалась в таких неожиданных местах, каких мне даже называть не хочется. Интрига сохранялась вплоть до шестнадцатой книжки, которая ради вящей путаницы оказалась на немецком, но зато заключала в своих непочатых недрах искомый предмет. Что делал в заштатной Ноттингемской лавчонке поэтический сборник Тилля Ли́ндеманна и какими судьбами он подвернулся мне под руку в груде местной макулатуры — особый вопрос. Видимо, та молоденькая продавщица, с которой мы так мило потолковали, и впрямь была чудо как хороша… Или, как выразился по этому поводу сам Ли́ндеманн: