«С этим нельзя не согласиться, — сахарным сопрано произнесла Алена, адресуясь к своему правому уху, и мученически закатила глаза. — Истинная правда, каждый год одно и то же… Ничего не имею против классики, однако, при всем уважении, есть классика, а есть вчерашний день… Ха-ха-ха! Совершенно верно… Золотые слова, Вероника Сергеевна… О, лучше и не скажешь… Вы не поверите, именно так я ему и ответила… А какие им еще нужны доводы? Все и так очевидно… Доказывать свою правоту — увольте меня от такой нелепости… Не может быть, вы шутите! Ха-ха! Что ж, у каждого свой стиль. Один проверит счет до копейки, другой — кинет взгляд и расплатится… Бедолага! Мне кажется, у него потом весь вечер в карманах что-то звенело: уж не мелочь ли… Да, если угодно… Разумеется, зовите и в следующий раз: это наш с вами крест, дорогая Вероника Сергеевна… О, нисколько не отвлекаете… Ах, подъехали уже? Вот так мужчины у вас! Молодцы: минута в минуту… Жаль, жаль… Хорошо, поняла вас… Хорошо, Максиму Федоровичу поклон… Сереженьке тоже… Ха-ха-ха! Тогда и я его целую… Ну нет, этого достаточно. Я девушка скромная, заступитесь там за меня… Ха-ха-ха! Всего наилучшего, Вероника Сергеевна! Берегите себя!»
Алена ткнула пальцем в гарнитуру, отключая собеседницу, и тем же скупым мановением разом обесточила свой фирменный оскал, который так часто можно встретить на ее светских фото. Видели, наверное, этот ослепительный смайл во все зубы? Публика в восторге, а вот доберманы, нужно сказать, всякий раз почему-то пугаются. Затем сестренка увидела меня, просияла улыбкой и празднично помахала рукой… Да, знаю: меня тоже неприятно кольнуло это внезапное дежавю. Даже обожгло, если откровенно… Всего минуту назад она одарила меня ровно таким же знаком внимания, после чего мне стало как-то отраднее жить на этом свете или, по крайней мере, сподручнее переминаться на пороге своего дома, дожидаясь, пока молчаливый Эдик обнюхает все его углы. Но, повторившись «на бис», в точности до нюансов, ее приветливый жест по нечаянности едва не перечеркнул охватившую меня радость, затмив совсем иным переживанием… Каким? Ну, и как же мне это выразить? Случалось ли вам, обознавшись, положить руку на плечо близкого, как вы думали, человека и испытать смятение, когда обращенное к вам лицо оказывалось лицом незнакомца? Случалось ли ощутить мгновенную горечь, когда тот, кого вы так коротко коснулись, холодно отстраняется от вашей руки, превращая в ложь, в глупую ошибку то чувство, что оживилось в вашей груди и теперь отлетает прочь, доставшись призраку, фантому? Кажется, ерунда, сиюминутная неловкость… Так и есть, если речь идет о разных людях, если вам и впрямь посчастливилось обознаться… Простите, что так серьезно это разбираю… Видите ли, Алена… В общем, представить не могу, что будет, если моя сестра, если именно этот человек окажется такой же фальшью в моей судьбе, как и многое другое… Конечно, уже через секунду я нашел ответ и приказал себе поверить, что жест ее вовсе не фикция, не подделка, не то «улыбаемся и машем», что привили нам еще с младых ногтей и которым без участия души мы могли делиться с кем угодно — с безликим скопищем на официальном приеме, с банкетом, аплодирующим в нашу честь, с заведомым ничтожеством в ложе напротив. Конечно же, Алена отвлеклась, запамятовала обо мне на мгновение, а после, стоило ей вновь завидеть брата, совершенно заново, с чистого листа пережила то же чистосердечное чувство, что и минуту назад, и обнаружила это чувство ровно так, как подсказала ее натура…
«Все в порядке», — доложил Эдик, возникая за спиной и словно разрешая своим высказыванием все мои сомнения, из-за чего я насилу подавил в себе абсурдное желание с благодарностью пожать ему руку. Алена была иного мнения: «Какой же ты скучный, Эдичка, — капризно заявила она. — Косишь под Терминатора, а сам душка… Можешь хоть разок побыть человеком? Сказать: «все в ажуре» или «все ништяк»?» — «Когда будет «ништяк», — сухо уведомил Эдик, — я скажу «ништяк». А пока — все в порядке». Алена не стала с ним спорить: она уже проникла в квартиру и ей не терпелось остаться со мной наедине. Своим нянькам она велела подняться за ней ровно через два часа: «Сначала едем куда договаривались. Потом в салон завернем, за Викой. С нею — сюда, уже с ночевкой. Да, насчет ночи — порешайте там все, что надо… Эд, сделаешь?» Эдик подтвердил, что сделает. Когда он выходил за дверь, мне показалось, что мускулы на его лице дали слабину и где-то в районе тонкого, вытянутого в нитку рта проступила угрюмая озабоченность…