— Виделись недавно, — мне удалось прошипеть эти слова совершенно по-змеиному, хотя в них не содержалось ни единого пригодного для этой цели звука.
Казалось, что Эдик никак не отреагировал на колкость, но все же следующая в его обойме фраза дала осечку и вышла у него короче обыкновенного.
— Вы позволите? — довольно вежливо осведомился он, указав в направлении жилых комнат одним отчетливым кивком.
— Благоволите выражаться яснее! В каком позволении вы нуждаетесь? — резко отчеканил я, подумав про себя другое: «Благоволите?! Серьезно? Это еще откуда выскочило?».
В моем тылу послышалось неодобрительное хмыканье, произведенное окопавшимся там Степаном. Алена безмолвствовала, но наверняка навострила уши, пытаясь определить, откуда дует ветер. Пока не вникнет, что к чему, — рта раньше времени не откроет: в этом отношении мы прошли с ней одинаковую школу.
— Прошу прощения! У вас какой-то вопрос, Дмитрий Андреевич? — Эдик смотрел на меня сверху вниз, нацелившись своим невозмутимым прищуром ровно в середку моего лба.
— Вот именно, дружище, у меня вопрос! И я только что его задал! Если угодно, могу спросить по-другому: на кой черт вам понадобилось мое позволение?
— Хорошо, я вас понял. Разрешите ответить?
— Я весь нетерпение!
— Отвечаю. Мне потребуется доступ к вашему помещению…
— Для чего?
— Простите, я не закончил… Мне потребуется доступ ко всем комнатам и службам для выполнения рядовой технической задачи. Много времени не займет. Ориентировочно две минуты. Обычная процедура, Дмитрий Андреевич.
— Все еще не понимаю! Что за процедуры в моем доме? Потрудитесь объяснить, чем конкретно вы здесь занимаетесь!
— Обычно?
— Да, обычно!
— Я действую по инструкции.
— Это не ответ! В чем состоит инструкция?
— Не могу сказать, — в голосе Эдика не прозвучало и капли сожаления по этому поводу.
— Чем бы это ни было, — решил уступить я, — считайте, что на сегодня ваша инструкция исполнена. Одного раза достаточно. Нет нужды повторяться.
— Определенные действия я должен производить не каждый день, а каждый раз, — не столько возразил, сколько констатировал Эдик.
— С моего позволения, если не ошибаюсь?
— Верно. С вашего позволения, Дмитрий Андреевич.
— В таком случае вы его не получите!
Лицо Эдика никак не откликнулось на отвешенную ему оплеуху: разумеется, фигуральную, иначе моей руке было бы несдобровать. Похоже, что мое неожиданное сопротивление не вызвало в нем никаких особенных чувств: ни беспокойства, ни досады, ни раздражения, ни даже ответной агрессии. Если бы ранее на этом лице присутствовало какое-то выражение, я бы сказал, что оно ничуть не изменилось. Эдик по-прежнему смотрел на меня в упор и не произносил ни слова, как бы не находя в своей инструкции подходящего к ситуации параграфа. А раз так, то безмозглому киборгу вроде него оставалось лишь выпустить дым из ушей и отключиться. Я частенько видел такое в кино и подобный исход меня полностью устраивал. Вот только в действительности нужный параграф у Эдика имелся, и от касты безмозглых киборгов моего противника отличало хотя бы то, что сейчас он совсем не спешил применить его к делу, а спокойно ожидал от меня следующего шага, желая выяснить, как скоро я пойду на попятную. Ведь все, что я должен был знать о его инструкциях, он когда-то обсудил со мной лично, и, по сути, мне было известно главное: все инструкции должны неукоснительно исполняться. В противном случае…
— А может, не будем ерепениться? — раздался позади меня негромкий скрипучий тенорок, который никак не вязался с Аленой, а значит, методом исключения, мог принадлежать только оставшемуся рядом Степану.
Впервые услыхав его голос, я невольно удивился, так как в моем представлении этот крепкий и даже отчасти грузный дядька должен был разговаривать иначе: этаким гулким перекатистым басом, если, конечно, ему вообще полагалось разговаривать. Эдик, как мне показалось, удивился не меньше: по крайней мере, он моргнул и переместил свой взгляд на новую цель, находившуюся за моим плечом.
— Что вы сказали? — повернулся я к той же цели, которая, скорее всего, рассчитывала на внимание соревнующихся сторон не больше, чем болельщик у телевизора, вследствие чего неуклюже набычилась и покраснела сильнее прежнего.