— Даша? — я возвратился на свой диван и в рассеянности закурил, даром что курить мне вовсе не хотелось, а хотелось чего-то совсем другого. — А на что мне твоя Даша? Со мной-то как теперь быть? Мне-то как переродиться? Это ведь я получаюсь мудак, и тот, как выяснилось, не настоящий…
— Ты меня не слышишь, — Вика огорченно вздохнула. — Перестань думать о себе, хоть на минутку. Кто ты такой, зависит от того, что ты делаешь. Можешь ли ты изменить себя, упирается в то, способен ли ты переделать сделанное… Ответь, наконец: тебе известно, что стало с Дашей, или нет?
— По-твоему, все упирается в Дашу? — мне стало интересно, что она на это ответит. — А как же Семен Иванович? Марья Ивановна? Марья Семеновна? Они-то пострадали первыми. Шутка ли — три миллиона…
— Да и пес с ними со всеми! — жестко высказалась начинающая Мать Тереза. — Так им и надо! Ты только украл и не осмелился сознаться, а они устроили беспредел: взвалили вину на бедную девчонку, рылись в ее вещах, раздели догола и в итоге выставили за дверь… Поэтому, Дима, ты все-таки Робин Гуд, хотя из мудаков тебя тоже пока рано выписывать.
— Что-то мне это прозвище поднадоело… Допустим, я знаю, где найти сию девицу. И какую епитимию ты рассчитываешь на меня наложить? Что мне должно сделать? Пасть перед ней на колени? Покаяться в своем согрешении? Возместить урон, нанесенный ее гордости и кошельку? Жениться, в конце концов? Предположим, я на все готов, но что выбрать?
— Ой, Дима… — Вика поморщилась и отхлебнула воды из бутылки. — Ты все испортишь. Давай я сама поговорю с Дашей и пойму, что ей нужно. Беда-то не в том, что случилось, — оно, как мне кажется, к лучшему, — беда могла позже произойти. Может статься, у Даши все в порядке, — и с гордостью, и с кошельком, — и она только рада, что какой-то Семен Иванович ей теперь не указ. Тогда и исправлять нечего…
— А как же пролитые слезы? Помнится, они так и капали из ее глаз, так и капали…
— Слезы? — девушка пристально проследила за тем, как я совершаю очередную ленивую затяжку. — Слезы давно в прошлом. Этого ты уже не поправишь и слез ее у нее не отнимешь… Дима! А ведь ты все-таки говнюк! Ты же мне просто голову морочишь! Не было никакой Даши, так? И Семена Ивановича не было?
— Вика, прости! — меня накрыло смехом, от чего дым попал не туда, куда следовало, и я жестоко раскашлялся. — Виноват… Не думал, что зайдет так далеко… кхе-кхе… могу искупить… кхе-кхе… возместить… кхе-кхе… могу жениться, в конце концов… кхе-кхе-кхе…
— Прокашляйтесь сначала, мужчина! — посоветовала мне Вика. — А то жениться будет неудобно… Дима, но зачем? Зачем ты меня разыграл? И часто ты так делаешь?
— Вика, родная моя… то есть, извини, промахнулся… дорогая… Тебе нужен был пример — ты его получила. Велика ли важность, вымысел он или подлинная история. Теперь ты имеешь представление о главном. О том, какими примерно скелетами может быть напичкан шкаф цивилизованного джентльмена, вроде меня. И этот экземпляр еще так себе — детского размера. Лежит на одной полке с мощами замученных котят. Но всякий цивилизованный джентльмен, если он не идиот и не Фердыщенко, готов будет выложить немалые деньги, лишь бы такой скелет не был извлечен из его шкафа на всеобщее обозрение.
— Фердыщенко? А это еще кто?
— Не стоит внимания. Один мой знакомый, большой поклонник лафита…
— Дима, все не так. Никакого представления я по-настоящему не получила. Возможно, для тебя и нет важности, правдива твоя история или все в ней сплошная выдумка, а для меня это первейший вопрос. Правда или фантазия? И то и другое я, конечно, понимаю, как и все люди, только о том и другом думаю, можно сказать, разными половинками мозга… Чего ты ухмыляешься?
— Пустячок… Мозг, строго говоря, состоит из двух полушарий. Тогда как из двух половинок складывается нечто совсем другое… Но ты вольна думать чем тебе сподручнее.
Вика подумала чем ей было сподручнее, после чего предъявила мне все свои зубки, влажно блеснувшие в голубоватой полутьме:
— Смешно, но, строго говоря, неверно. Мозг состоит не из полушарий, а из нервных клеток, называемых нейронами. А вот делится он на два больших полушария, мозжечок и ствол. Что касается моей задницы, на которую ты намекаешь, она, чтоб ты знал, ни из чего не состоит и ни на что не делится. Строго говоря, у меня имеются две ягодицы — правая и левая. Мягкие ткани поверхностей таза, состоящие из кожи, жировой клетчатки и мышц. Ягодицы — сами по себе, существуют отдельно и ни во что цельное не складываются, кроме как в твоем воображении или, строго говоря, в твоем гиппокампе.
— Вика! — промолвил я в притворном замешательстве. — Мерси за науку, конечно, но, помилуй… кто здесь хоть слово сказал о твоей заднице? Наши представления складываются из знаний, полученных наполовину из опыта, наполовину из творческой игры ума. Другими словами, из двух половинок, неравных у разных людей: только не правой и левой, как можно подумать, а — эмпирической и теоретической. Ты явно тяготеешь к первой, тогда как мне милее вторая. Вот все, что я имел в виду.