— Ладно уж, слушай. Все, что ты должен сейчас ощущать, это: внутренний покой, приятную легкость и естественное влечение к очень даже интересной девушке, что сидит рядом с тобой… Ты ведь понимаешь, что я — твоя девушка? Что нас уже ничто не разделяет, кроме каких-то ерундовых минут? Да и теми можно просто наслаждаться, зная, что каждая из них делает нас только ближе.
— Можно я подумаю над этим?
— Думай, Димочка, думай… А когда устанешь думать — так сразу и поймешь, о чем я говорю.
Некоторое время я провел в блаженной немоте, тогда как Вика продолжила свои нескончаемые речи, из которых мне довелось почерпнуть немало поучительного: как на предмет расположения моих сухожилий, так и касаемо того, что кунжутное масло — штука, конечно, хорошая, но в качестве лубриканта его применять не рекомендуется. Покончив с правой ногой, девушка кратчайшим путем переправилась через меня на левую сторону, и райские двери распахнулись передо мной вторично. Проворные, уверенные руки моей почти любовницы поглаживали, растирали, разминали, скручивали и поколачивали, покуда ее неуемный язык молотил, молотил и молотил. Левая ипостась Вики оказалась резвее и развязнее предыдущей: мне пришлось узнать много нового о стеатопигии, более всего распространенной среди бушменов и зулусов, а также выслушать несколько не вполне приличных анекдотов, последний из которых был почему-то рассказан мне на ухо: вероятно, потому, что он почти целиком состоял из непечатных слов. А может, и потому, что девчонке вздумалось чмокнуть меня в висок, что она и проделала, когда я невольно рассмеялся в ответ на финальную непристойность, поведанную мне жарким, задыхающимся от воодушевления шепотом.
— Все, мой герой! — неожиданно объявила Вика. — Переворачивайся на спину…
— Дружок, — с какого-то момента я начал испытывать необычайную раскрепощенность, передавшуюся мне, по-видимому, через руки моей безбашенной компаньонки, но все же немного замешкался с исполнением ее последней команды, — я должен кое о чем тебя предупредить…
— А то я не знаю, о чем, — снисходительно обронила девушка, сдергивая с моего зада исчерпавшую свою ценность драпировку. — Поворачивайся, мой родной, не смущайся. Все идет как надо. А до времени мы тебя занавесим, чтобы не сглазил никто.
— Почему ты меня так называешь, малыш? — первое, что спросил я, оказавшись на лопатках и встретившись взглядом с ласково улыбнувшейся мне Викой.
— Как называю? Это родным, что ли?
Я кивнул.
— Не знаю, так получилось… Давеча от тебя услыхала. Мне понравилось…
— Правда? Я что, прямо так к тебе и обратился? Странно, не могу вспомнить…
— А что? Не нужно так делать? Тебе неприятно?
— Ну-ка, повтори еще раз.
— Родной мой… — девушка коснулась моего колена.
— Напротив, очень приятно. Приятно не то слово, — я сглотнул. — Это-то и удивительно… Может, прикроешь меня наконец? Самой глазеть не совестно?
— И не спрашивай. Чуть со стыда не сгорела, — невозмутимо сообщила Вика, милосердно заблюрив меня при помощи полотенца. — А теперь все по новой, но — с парадной стороны. Сначала маслице… Поглаживаем в направлении кровотока… Эта техника называется «эффлёра́ж». Что с французского переводится как «скольжение» или «легкое касание»… Хотя после Алениного «безе» я уже ни в чем не уверена… Ножки не напрягай, пожалуйста… Зажмурься и представь, что ты лежишь на пляже. Песок. Солнышко пригревает. Море плещется. Чайки кричат… Красотища… Ты же бывал на море?
— Бывал, — скупо отозвался я, решив не вдаваться в географические тонкости.
— Хорошо там? Купался? Нырял? Волны огромные? Вода сильно соленая? А рыбок видно?
— Смотря о каких рыбках мы говорим… Как раз в эту пору на острове Сен-Барт самый сезон. Есть там такой пляж: Гранд Сали́н. В моем авторском переводе с французского: «большая солонка». Чудное место. По утрам и ближе к вечеру от рыбок глаза девать некуда. На любой вкус… Это нудистский пляж, дружочек, — счел нужным пояснить я, почувствовав, как ладони девушки в недоумении застыли на моем бедре.
— А! Как в Серебряном Бору? — догадалась Вика.
— Не такой злачный, как в Серебряном Бору, но в целом похоже… Постой, малыш! Ты что, никогда не была на море?
— Нет, никогда… — Вика шмыгну́ла носом и возобновила свою возню. — Не получилось. В седьмом классе мне одной пятерки не хватило до моря… А в восьмом я из старого купальника выросла… хотя дело совсем не в купальнике… не только в купальнике… забудь, длинная история… Дима, хорошо там, на острове? Пальмы высокие? А обезьянки водятся?