— У меня вишнёвый сок лучше.
— Я был не против навестить твою штаб-квартиру.
— Боюсь, если бы ты её посетил, то назад уже не вернулся.
— Однако она это как-то сделала.
— Она привезла мне подарок, от которого я не смогла отказаться, и потому согласилась на дальнейшее сотрудничество.
— Знаю, и мне тоже.
— И что же преподнесла тебе любовь твоей юности. Тебе присудили звание посла мира ООН.
— Не читай газеты до обеда. Мы с ней только старые хорошие друзья, которые сотрудничают ради взаимовыгодной цели. Как, впрочем, и ты с нами.
— Не отрицаю, и всё это замечательно, я рада за всех нас. Но ты не ответил на мой вопрос.
— Координаты ядерных объектов разной степени функционирования, которые я ищу не один год.
— Иден будет ещё приторговывать грибной рассадой. Весело, но грязно. Уважаемый Князь, Ваша корпорация как всегда прямая и пошлая.
— Отчего же сразу торговать. Мне ли напоминать тебе, чем на самом деле занимались на Фукусиме-1. Да и может у тебя от радиации лисий хвост, наконец, вырастет. И чем тебя не устраивает мой титул.
— Обойдусь как-нибудь без твоей помощи. Спорим на твою бороду, через шесть лет я смогу наградить хвостом, и не только хвостом, любого желающего. Что до твоего титула, то я до сих пор не могу выяснить, что ты предложил за него грекам.
— Я знаю, чем заканчиваются споры с тобой.
— Ну так что.
— Воздержусь.
— Я не про это.
— Итальянцам, а не грекам.
— Неважно. Уходить от ответа бессмысленно.
— Ничего особенного, поверь. Зато развлекаюсь теперь, как хочу, я же независимое государство.
В наушниках Стефана звучал бесстрастный механический голос, Калиса расположилась спиной к огромному окну, а вот Дмитрий сидел анфас к объективу, но лучше бы именно его вор и не видел. Лёгкая улыбка, вальяжные жесты говорили о шутливости тона, которым эти два человека обсуждали свои действия, способные перевернуть мир. Для публики два непримиримых врага, а на самом деле лучшие друзья, делили мир как большой пирог, и человечеству от этого пирога оставались только чёрствые крошки.
— Она тебе говорила про объединение.
— Да, прямо перед моей поездкой на заседание Бильдербергского клуба. Я считаю это опрометчивым и компрометирующим нас шагом.
— Всё зависит от конъюнктуры. Но после нам уже будет не важно чьё-то мнение, и объединение станет новой логичной ступенью развития.
Последовала долгая пауза, в течение которой Калиса встала с дивана, подошла к окну и стала рассеянно рассматривать сверкавший ночной иллюминацией город. Она посмотрела прямо в объектив камеры. Белая кожа резко контрастировала с яркими волосами цвета кленового листа, насытившегося лучами тёплого осеннего солнца. Круглое лицо, самую малость вздёрнутый нос — она приковывала к себе взгляд, и Стефан уже в который раз попытался запечатлеть её взгляд, сидя у основания шпиля высотки на другой стороне улицы. Но не для заказчика, а только для самого себя. Он много слышал про эту выдающуюся женщину. Учёный, экономист, стратег, она бросала вызов вновь скатывавшемуся в мужской шовинизм обществу. Сильная, независимая, умная. Такие женщины нравились Стефану, а Калиса для него олицетворяла идеал, икону, знакомую с детства, которой он с удовольствием возносил молитвы каждый день, пускай даже их пути никогда и не пересекутся.
— Почему остров в Средиземном море у самого побережья. Не нашёл места заметней.
— В средние века, когда зеркала были неимоверной роскошью, венецианцы, знавшие секрет их изготовления, всех мастеров зеркального дела поселили на одном обособленном острове. Те не имели контактов с внешним миром и никому не могли поведать тайны своего ремесла.
— А разве французы их всех не выкрали, когда строили Версаль.
— Я умнее венецианцев и хитрее французов. И костюмы у меня лучше.