Мина была внучкой архитектора, проектировавшего многие здания города-прихоти, а потом вошедшего в совет по поддержанию высоток в жилом состоянии. В детстве играла с пыльными макетами неосуществлённых проектов, а повзрослев пристрастилась к изучению уже построенного. Про таких как она говорят, что следовало родиться мальчишкой. Мина облазила все крыши в Лапласе, спускалась в подвалы и в недостроенное метро, изучила многочисленные технические ходы и туннели под городом, оставила свою фирменную роспись из баллончика с синей краской на всех заброшенных загородных виллах за высоким забором. Но город ей уже невыносимо наскучил — одни и те же лица, игрушечные небоскрёбы и пустые улицы. Ей хотелось увидеть пульсирующую, бьющую через край жизнь, а не вяло текущее амфорное существование в ветшающих декорациях.
Виктор же вырос в семье ботаника и флориста, его родители познакомились под занавес затухавшего проекта, и если бы все их планы реализовали, то Семирамида обозвала бы царя Вавилона мелочным скупцом. Виктор отучился три года в университете и теперь приехал на каникулы и практику в родной город, собирать материал для объёмистого и, как ему казалось, всеохватывающего труда по местным моллюскам. Он любил эти места и не собирался никуда уезжать. Разве что мечтал обзавестись уютным домом в одном из небольших городков в окружении Лапласа. В один из таких городков он и вёз сейчас свою спутницу, надеясь, что, наконец, нашёл место, способное объединить их интересы.
Но что же их заставило мучить друг друга уже целых полгода? Что могло связывать бунтарку, мечтающую об огнях больших мегаполисов, и страстного любителя природы? Человек — странное создание, раз среди всего многообразия мира смог придумать скуку и одиночество. Одиночество, слишком большое для такого игрушечного мегаполиса. Мина, испытавшая сначала интерес к учтивому слушателю и прекрасному рассказчику, за последние недели уже сильно утомилась рассказами о моллюсках и местных озёрах, а внутренние устои не позволяли высказать всё прямо, да и возможно она уже привыкла к своему постоянно восторженному спутнику? При этом затащить Виктора на одну из крыш ей так и не удалось. Была лишь одна точка соприкосновения — пещеры, места, где природа удивительно приспособилась к узости и темноте, свойственной обычно лишь человеческим творениям, но в окрестностях Лапласа можно было отыскать лишь пару мелких гротов.
Машина замедлила движение и проехала очередную умильную вывеску «…пожаловать в…». Первая половина надписи сильно облупилась и обросла вьюном, а название очередного скопления семейных коттеджей у Мины желания читать не было.
— Потерпи, мы уже близко. — Виктор прервал свои разглагольствования о каком-то кусте и ободряюще улыбнулся девушке. Дорога стала спускаться вниз, и пару минут спустя Ситроен въехал в черту построек.
Пропетляв между семейными коттеджами с выстриженными по линейке газонами и старыми особняками, утонувшими в раскидистой зелени деревьев, автомобиль резко повернул и стал вновь подниматься в гору через запущенный парк. После парка машина свернула на ухоженную улицу, зажатую между уютными особняками новой постройки. Наконец Ситроен остановился у маленького сквера с каменной беседкой, выстроенной с претензией на ротонду, и крохотным прудиком.
— Вот мы и приехали. — Счастливо возвестил Виктор, выпрыгивая из машины.
Мина неохотно открыла дверцу со своей стороны и тоже выбралась из автомобиля. С куда большим удовольствием она бы осталась внутри, но тогда Виктор обошёл бы машину, открыл ей дверцу и скорчил до того противно любезную физиономию, что лучше уж сдать это сражение без боя. Но война останется за нею, ибо она порвёт с этим докучающим собирателем ракушек. Вот ради чего были все мучения, несколько часов на солнце в душной машине? Да и снаружи оказалось немногим легче. Солнце палило невыносимо даже для разгара лета, лучи немилосердно жгли и накалили все поверхности. Стоя рядом с автомобилем, Мина чувствовала, как можно на капоте поджарить яичницу. И ни самого лёгкого ветерка, ни одного дуновения свежего воздуха, приносящего облегчение.