Он взглянул на меня.
— Ну почему, почему я не попытался помочь? Я был так занят своими собственными… — Он в отчаянии покачал головой.
— Поппи! — воскликнула я.
— Надо поехать к ней. Я не думаю, что у нее есть кто-нибудь…
Дверь отворила испуганная горничная-мексиканка.
— Миссис в спальне, — сказала она. — Больше там никого нет.
— Вы не скажете ей, что мы здесь?
Она вернулась через несколько минут.
— Никто не отвечает. Дверь заперта.
Мы посмотрели друг на друга.
— Где Вирджил? Смоки? — с настойчивостью произнес Тодд.
— Они ушли.
— Где спальня? — на ходу спросил он. Я шла за ним.
Горничная бежала за нами, чтобы показать дорогу.
Тодд подергал ручку и крикнул:
— Поппи! Это Тодд Кинг! Впусти меня!
Поскольку никто не отвечал, он с силой толкнул дверь, как это делают в фильмах, и продолжал делать это, пока дверь не поддалась. Мы все вбежали в комнату. Она полулежала на кровати, в руке все еще был зажат пузырек с таблетками. Тодд бросился к ней, нащупал пульс.
— Срочно скорую, Баффи! Быстрее! Мне кажется, она еще жива. — Он попробовал приподнять ее безжизненное тело.
Они сказали, что продержат ее в больнице дня два-три, и мы отправились домой. Я, совершенно обессиленная, забралась в кровать не глядя на Тодда, уставившегося в потолок. Я выключила свет. Ни один из нас наверняка не сможет сегодня заснуть.
Затем я почувствовала его руку у себя на плече.
— Баффи… пожалуйста. Пожалуйста, Баффи.
В эту секунду мне хотелось повернуться к нему, впустить его в свою кровать, в свои объятия, в мое сердце, все мое тело жаждало этого; я хотела этого больше всего на свете, но не могла. Как я могла согреть его, когда во мне не осталось ничего, что бы могло его согреть? Он уже убил во мне то, что давало это чувство комфорта, это тепло.
И даже не видя, я почувствовала, как он идет в свою пустую кровать. И я подумала о Поппи Бофор, лежащей на узкой больничной койке после неудачной попытки убить себя. Может мы совершили большую ошибку, вернув ее к жизни. Ей будет очень трудно жить. Я подозревала, что, как и многие другие, Поппи убила то, что любила.
91
Через два дня Поппи выписали из больницы, и мы привезли ее к себе. Честно говоря, мне этого не очень-то хотелось, но выбора у меня не было. Я не могла позволить ей вернуться в пустой дом. Мы не могли исключить возможность того, что она повторит свою попытку. Мы помешали ей убить себя и, следовательно, спасли ей жизнь. Есть старое убеждение, что вы несете ответственность за того, кому спасли жизнь. Я не знала, сколько это может продолжаться, но полагала, что недели две. Она поживет у нас и после похорон, а похороны смогут состояться лишь после того, как полиция даст на это разрешение. Тем временем съемки «Белой Лилии» были опять приостановлены, и Поппи была очень тихой, она как бы окаменела.
Живая бомба с часовым механизмом, думала я. Или, возможно, как и я, лишь живой труп. Именно так в течение последних двух лет я и представляла саму себя. Особенно когда у меня было плохое настроение. Теперь же нас было двое, тихих, печально бродящих по дому.
Позвонил Гэвин. С того воскресенья мы не виделись.
— Я очень сочувствую вам из-за смерти Бо Бофорта. Я думаю, вы с Тоддом были с ним близкими друзьями?
— Да.
Пожалуй, я могла так сказать. Во всяком случае, Тодд с Бо действительно были друзьями.
— Когда я тебя увижу? — спросил он.
— Не знаю. Сейчас у нас живет Поппи Бофор.
— Ну, ты же можешь оставить ее на несколько часов?
— Не знаю. Не уверена. Она немного не в себе. — Я не знала, как это сказать получше. Я не была уверена, стоит ли мне говорить Гэвину о ее попытке самоубийства. Естественно, она имела право на то, чтобы это оставалось ее тайной. — Да и газетчики не оставляют нас в покое. Болтаются возле дома, и телефон трезвонит без конца. Честно говоря, я беспокоюсь из-за Ли. Она неважно выглядит. Мне кажется, что все это чересчур для нее. Она уже немолода. Мы даже не знаем, сколько ей лет. Она никогда нам не говорила. Но я не могу оставить ее одну с Поппи Бофор и детьми. Это будет нечестно по отношению к ней. Нет. Я слишком тревожусь из-за них обеих — Ли и Поппи.
— А как насчет меня? — спросил он мрачно.
— Что насчет тебя?
— А насчет меня ты не тревожишься?
— Еще из-за тебя! Ты молодой, сильный и красивый. Нет, из-за тебя я не тревожусь.
— Вчера вечером в ночном сеансе я видел один фильм. С Айрини Данн. Называется «Улица на окраине». У нее там связь с женатым мужчиной, которая продолжается пятьдесят лет, и каждый год он уделяет ей несколько минут, а она ждет… Год за годом, год за годом. — Я знала этот фильм. Я видела его давно, много лет назад, в кинотеатре на Хай-стрит в Колумбусе, штат Огайо. Это был ужасно слезливый фильм. — Я тебе не напоминаю Айрини Данн?
— Есть немного, — согласилась я. — Что-то в выражении глаз. Но ты несколько полнее.
Нам пришлось нанять охрану, чтобы они не пропускали никого из газетчиков и не позволяли им прошмыгнуть в открытые ворота, когда проезжал кто-нибудь из своих.
Сьюэллен расстроилась, когда приехала ко мне.
— Это что такое? Ты живешь в осажденном лагере?
— Эти газетчики просто охотятся за Поппи. Некоторые из этих чокнутых прознали, что Поппи у нас, и здесь их пасется целая толпа. Разве ты их не заметила?
— Еще бы не заметила! Может, ей лучше поехать к себе домой со всей этой охраной? Тогда ни тебе, ни детям не надо будет жить в такой обстановке.
— Можешь мне поверить, детям это чрезвычайно нравится, — засмеялась я. — Во всяком случае, это продлится еще несколько дней. После похорон они наверняка забудут про Поппи и про Бо тоже. Они найдут что-нибудь новенькое, и Поппи отправится домой. Но, честно говоря, я не представляю, что она будет делать одна в своем доме, когда все это кончится. Пойдем ко мне, ты мне все расскажешь. Как вы там встретились в Остине?
— А где Тодд?
— Еще не вернулся со студии. Работает допоздна. Решает, что теперь делать с картиной.
Мы прошли в мою комнату, и я даже не спрашивая Сьюэллен, будет ли она что-нибудь пить, сделала себе коктейль… И, как я и ожидала, она бросила на меня осуждающий взгляд. О Боже, грустно подумала я. Происходит именно то, чего я опасалась: она собирается превратиться в одну из убежденных трезвенниц, которые заставляют любого человека, случайно пригубившего рюмку, почувствовать себя так, словно в пору обращаться в общество «Анонимные алкоголики». С другой стороны, то, что она увезла Пити из этой наркологической лечебницы, еще не значило, что она откажется от своих принципов, убеждений и всего того, что всегда осуждала. Со временем, думаю, она станет вполне нормальным, терпимым человеком. Разве время не улаживает все проблемы?
— Теперь расскажи мне обо всем. Что сказал Пити, когда увидел вас с Говардом?
— Ну как ты думаешь? Когда Говард сообщил ему, что мы забираем его домой, он заплакал. Между прочим, Говард тоже плакал. Они минут пять тискали друг друга, прежде чем Пити побежал в свою комнату собирать вещи. А в самолете он торжественно поклялся мне, по крайней мере раз сто, что будет хорошим мальчиком.
— Ты не веришь ему?
— Возможно, Говард верит. Сейчас они дома. Разговаривают по душам. Мне кажется, что самое главное это не то, верю я Пити или нет. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь полностью поверить ему снова. Самое главное, что у них с Говардом установились доверительные отношения. Тодд заставил меня это понять. — Я кивнула и вздохнула. — А где Поппи? Я, разумеется, приехала повидаться с тобой, но и ей надо высказать свои соболезнования.
— Она наверху. Она почти не выходит из комнаты. Я поднимусь спрошу, не спустится ли она, чтобы поздороваться с тобой.
Поппи спустилась, и они с Сьюэллен обменялись несколькими фразами, затем она попросила извинить ее и опять пошла к себе.
— Она неплохо держится, по-моему, — заключила Сьюэллен.