— Да? А что мне делать с детьми?
— Не надо прятаться от детей. Это дело касается лишь тебя и меня… и Тодда.
— Не говори глупостей. Это касается и моих детей. Разве я похожа на женщину, бросающую своих детей?
— Нет, конечно. Возьми их с собой, — сказал он спокойно.
Я невесело засмеялась:
— Обязательно. Наилучший выход.
Он спустил ноги с кровати и прошел в гостиную.
— Хочешь выпить? — крикнул он оттуда.
— Нет, спасибо. Выпивка ничему не помогает, — отозвалась я.
Он засмеялся, возвращаясь со стаканом в руке.
— Ты говоришь, как твоя сестра.
Моя сестра! Могу себе представить, что сказала бы моя сестра, если бы я забрала детей и отправилась с Гэвином Ротом в Сан-Франциско. Даже сама мысль об этом вызвала у меня ужас.
Он не вернулся в кровать. Он стоял посередине комнаты, потягивая из своего стакана.
— Иди сюда и все обсудим, — сказала я примирительно.
— Нет. Лучше будет говорить вот так. Ты — там, а я — здесь. Но тебе совершенно не обязательно сообщать мне о своем решении прямо сейчас, Баффи. Я пробуду здесь еще месяца два, надо сначала все устроить. Так что у тебя еще есть время.
— Ты же знаешь, что это невозможно…
— Ничего подобного я не знаю. Нет ничего невозможного в том, что ты полюбила меня.
Чтобы ты полюбила меня.
Он говорил мне, что любит меня. Лишь несколько минут тому назад он повторил эти слова. Но я ни разу не сказала ему: «Я люблю тебя». Хотя мне очень хотелось. Эти слова всегда хочется сказать, их просто мечтаешь сказать. «Я люблю тебя». И для некоторых это очень легко. Они произносят их просто так, они ничего для них не значат. Но женщина вроде меня, вроде меня теперешней, боится этих слов. Они пугают. Они связывают навсегда.
Но теперь мне надо было произнести их, чтобы убедить его, поддержать и его и себя, чтобы привязать его ко мне.
— Я тоже люблю тебя. — Ну вот и все. Не так уж и страшно.
— Ага! Так ты любишь меня, но как сильно? — Так, значит, просто любить еще недостаточно. Некоторым всегда всего мало. Им всегда надо больше, они хотят большего. — Достаточно ли сильно ты меня любишь, чтобы бросить мужа, забрать детей и выйти за меня замуж? — Выйти замуж? Он хочет жениться на мне. Второй раз в жизни мне делают предложение. Моя вторая любовь. — Вопрос в том, — продолжал он без всякого выражения, осушая свой стакан, — насколько мертв твой брак? Кого ты любишь больше — меня или Тодда?
Люблю Тодда? Для психиатра он туповат. Неужели он не понимает, что я ненавижу Тодда?
— Я ненавижу Тодда, — ответила я. — Я ненавижу его.
Он подошел ко мне, сел на край кровати и нежно погладил мое лицо пальцами.
— Бедняжка Баффи. Так сильно заблуждаешься. Я не верю, что ты ненавидишь Тодда.
Тут я всерьез испугалась.
— Почему это ты не веришь этому?
— Я не знаю, что произошло между вами. Когда-то мне хотелось это узнать, но теперь нет. Но ты все еще его любишь. Понимаешь, ты не тот человек, который ставит ненависть выше любви. Это совершенно неадекватная замена.
У меня перехватило дыхание.
— Ты ошибаешься. Ненависть тоже очень сильное чувство. От нее получаешь удовольствие. Из-за нее стоит жить, так же, как и из-за любви.
— Неужели? Я в это не верю, да и ты тоже.
— И почему же я, по-твоему, делаю это? — спросила я испуганно.
— Момент истины, Баффи. И правда — почему? У тебя есть еще несколько недель для размышлений.
Когда я открыла дверь, Тодд стоял в прихожей. Было совершенно очевидно, что он ждал меня. Вид у него был ужасный.
— Где ты была? — спросил он.
Я не ответила. Мне хотелось как можно скорее подняться наверх и лечь в постель, но он преградил мне дорогу. Я хотела оттолкнуть его, но он не дал мне.
— Чего ты хочешь? — спросила я сердито.
— Я хочу, чтобы ты мне ответила.
— И не собираюсь. Я не обязана отвечать тебе. Еще что-нибудь?
— Да, — сказал он. Голос его дрогнул. — Сегодня позвонила Сюзанна.
Что бы там ему Сюзанна ни сказала, это причинило ему боль.
— Так, значит, она все-таки нашлась? Прекрасно! Ну, а теперь я могу подняться? Можно я поднимусь к себе? — Мне действительно не хотелось стоять там и смотреть на него. Вид у него был ужасный, а я была расстроена тем, что мне сказал Гэвин. — Я правда очень устала. Все эти дни были необыкновенно тяжелыми.
— Они такими и остаются. Сюзанна звонила из больницы. Из Санта Моники. Ей отняли грудь.
Не веря своим ушам я уставилась на него. Затем села прямо на ступени. Ноги меня не держали.
Боже, только не это! Это чересчур. Неужели эта трагедия никогда не кончится?
— Обе? — спросила я.
— Нет. Пока нет.
Единственно, о чем я вдруг подумала, так это о том, что Сюзанна расплачивается за то зло, что причинила мне. Но я знала, что не должна так думать, что это глупо. Разве когда-либо наказание соответствовало преступлению?
Ах, Сюзанна, Сюзанна!
А потом я перестала думать о женщине, предавшей меня, отнявшей у меня почти все. Я подумала о рыжеволосой девушке, такой яркой, такой красивой, которая всегда смеялась и считала, что весь мир принадлежит ей, которая поклонялась лишь единственный вещи на свете — своему телу, своему храму.
И тут я не выдержала и разрыдалась. Я не хотела плакать перед ним, но ничего не могла поделать. Я просто не могла остановить поток слез. Он сел на ступеньки рядом со мной, но не касался меня.
— Она хочет видеть нас, хочет, чтобы мы навестили ее завтра.
— Нет! Я не пойду. Я не могу! Никуда не пойду! Я не обязана! Что ты хочешь от меня? — Мне хотелось заорать в полный голос, но я не могла. Я бы разбудила детей и Ли, если бы закричала. Вместо этого я яростно зашептала: — Разве вы оба причинили мне мало горя?
Он схватил меня за плечи.
— Она даже не знает, в чем ты ее подозреваешь. Клянусь тебе! Ради Бога, поверь, она ничего не знает! И, возможно, она умирает.
Не говори так!
Я стряхнула его руки.
— Так легко не умирают. Даже если и хотят этого. Уж я-то знаю! Ты прозябаешь в страданиях всю свою жизнь. Не беспокойся. Твоя Сюзанна не умрет. Это не тот случай. Она прекрасно выживет. В конце концов она всегда выходит победительницей!
Разве это так?
Наверное, я все-таки повысила голос, потому что в коридоре появилась Ли посмотреть, что происходит. Ее смуглое лицо было бледным, старый красный халат казался еще более старым. Ее вид только сильнее разозлил меня.
— Идите ложитесь, Ли! — рявкнула я.
Еще и ее здесь не хватало.
Все-таки я пошла с Тоддом в больницу. Я не могла поверить, что Сюзанна не знала, что предала меня с моим мужем, однако не хотела, чтобы она поняла, что я знаю об этом. Так я сказала самой себе.
Посещение этой больницы было для меня самым тяжелым испытанием за всю жизнь, меня раздирали совершенно противоположные чувства: неприязнь и, как ни странно, да, жалость, жалость и сочувствие.
Выглядела она неважно, но тем не менее улыбалась.
Тодд бросился к ней и неловко обнял, стараясь не задеть толстую повязку, пока я стояла и смотрела на них. Затем он с тревогой посмотрел на меня, как будто то, что он обнимает Сюзанну, может оскорбить меня.
— А где Бен? — спросил он. — Разве его здесь нет?
— Бен в Нью-Йорке. Вот именно в связи с этим я и хочу тебе кое-что сказать. Он разрабатывает какую-то махинацию, чтобы отобрать у тебя студию.
— Не беспокойся, Сюзанна, лично меня это не беспокоит, — весело сказал Тодд.
Слова сильного, уверенного в себе, спокойного героя.
— Баффи? — Она протянула мне руку, и мне не оставалось ничего другого, как взять ее и крепко сжать.
— А Бен знает об этом? — наконец заговорила и я. — Ведь, наверное, для него это должно быть важнее, чем какие-то там махинации в Нью-Йорке.
— Нет. Он не знает. Но узнает. Надеюсь, что вычитает про это в бульварных газетенках.