А самое смешное было то, что к этому моменту Кэсси вовсе уже не была так увлечена Гаем, как в самом начале. Еще до того, как Кассандра приступила к выполнению своего плана, у Кэсси стали появляться сомнения. Кое-что смущало ее, например, холодность, с которой Гай целовал ее, то, что он ни о ком никогда не сказал доброго слова и привык отзываться о людях лишь как о «мерзких богачах» или о «грязных нищих». Не нравилось ей и то, как после знакомства с ее матерью он принялся взахлеб говорить о ней. О том, какая она замечательная леди, как, должно быть, богата и какое шикарное место — особняк Блэкстоунов. От этих слов на душе у Кэсси оставался какой-то неприятный осадок.
Но Кассандра ни разу не сказала: «Хватит!». И Кэсси продолжала видеться с Гаем и вела себя, как маленький ребенок, который, понемногу смелея, делает вперед шаг за шагом и ждет, на каком этапе его одернут. Может быть, ей хотелось, чтобы наступил момент, когда Гай Саварез забудет, что она недоступная дочь Кассандры, и так или иначе овладеет ею, и она наконец уверится, что его и в самом деле влечет к ней, а кроме того, познает близость с человеком, которого девчонки в школе называли не иначе как «самцом».
Возможно, если бы не вмешалась судьба, так продолжалось бы еще месяцы, а то и годы (если бы не вмешалась и сама Кассандра), она встречалась бы и с Дугом, и с Гаем, хотя и не была влюблена ни в того, ни в другого, и ждала бы, когда Дуг сделает официальное предложение, когда что-нибудь скажет мама, наконец, когда в ее жизни появится кто-то еще — нежный, любящий мужчина ее грез.
И судьба вмешалась — в лице Даррена Прути, кинорежиссера, который вел курс в университете. Кэсси училась в его группе, и однажды он пригласил ее к себе в кабинет, чтобы показать, как нужно играть сцену. Кабинет был крохотным, и все его пространство занимала кожаная кушетка. Когда Кэсси села на черную кушетку рядом с грузным режиссером и почувствовала прикосновение его жирного бедра, она подумала, что, наверное, не надо было сюда приходить. В ту же минуту она попробовала извиниться и уйти, но он удержал ее. И, даже не сделав галантной попытки обольстить, он навалился на нее, придавив всеми своими двумястами двадцатью фунтами веса. Когда она стала сопротивляться, он принялся оскорблять ее. Он назвал ее шлюхой. И заявил, что она такая же, как все остальные девчонки, которые хотят сняться в кино.
Кэсси задыхалась от тяжести его тела. Он с такой силой ударил ее по щеке, что у нее посыпались искры из глаз. Он снова ударил ее, на этот раз по затылку, и на Кэсси накатил жуткий страх. «Да ведь ему ничего не стоит убить меня! Он и ломаного гроша не даст за мою жизнь!»
Он надавил пальцем, одним лишь жирным пальцем, ей на горло, и Кэсси показалось, что он может проткнуть ее, и она изойдет кровью или задохнется. Она перестала сопротивляться, чтобы ослабить боль. И замерла почти не дыша, пока волосатая рука задирала ей юбку и срывала трусы. Она скорее почувствовала, чем услышала, как порвалась ткань. Он легко приподнялся и расстегнул молнию на брюках. Кэсси зажмурила глаза, когда он приступил к делу, одной рукой раздвигая ей ноги, а другой продолжая с силой надавливать на горло. Он действовал грубо и напористо, и ей стало дурно от нестерпимой боли. Как будто ее разрывало на части. Кэсси подумала, что сейчас из нее наверняка хлещет кровь. А что, если из нее вытечет вся кровь и она умрет?
Внезапно он отпустил ей горло, застонал, громко обозвал ее шлюхой, и она почувствовала, как в нее начинает вливаться его сперма. Потом быстро оторвался от нее и направил струю спермы ей в лицо и на волосы. Мерзкий привкус застыл у нее на губах.
Кэсси не двигалась, не открывала глаз. Она слышала, как он одевается, чтобы уйти.
— Тебе лучше умыться, — сказал он. — И не забудь потушить свет. А если вздумаешь кому-нибудь рассказать о том, что произошло, я заявлю, что это ты все подстроила. Любой знает, какие вы шлюхи, маленькие сучки, как вы бросаетесь на каждого, кто пользуется мало-мальским влиянием. Вы готовы на все, чтобы перед вами открыли двери.
Он ушел, и Кэсси осталась одна. Она напрягла все свои силы, чтобы подняться. В конце концов ей удалось встать, и медленно, на негнущихся ногах она спустилась вниз в туалет, который находился в холле. Она молила Бога, чтобы ее никто не увидел. Все тело ужасно ныло. Она остервенело терла лицо, несмотря на боль от удара. А волосы! Разве их можно отмыть? Она принялась их оттирать с помощью влажных бумажных полотенец, расчесала и снова промокнула. Потом побрызгалась дезодорантом, который носила с собой в сумочке. Но полностью перебить запах оказалось невозможно. Она опять вымыла лицо. На нем все еще оставался красный отпечаток его пятерни. Она тщетно пыталась замазать лицо крем-пудрой.
Кэсси вернулась в кабинет и нашла на полу свои разодранные трусы. Она достала из сумочки маникюрные ножницы, снова спустилась в туалет, разрезала трусы на мелкие кусочки и спустила в унитаз. А потом задумалась: что же она такое делает? Она уничтожает улики, которые можно было бы представить полиции. Она поняла, что ей нужно было не отмываться, а первым делом бежать в больницу на обследование.
Но тут ей стало ясно, что она уже приняла решение. Она не пойдет ни в больницу, ни в полицию. Она не выступит с обвинением. Кассандра никогда не позволит обнародовать такой позор. Кроме того, Кэсси не хотела дать ей повод унижать себя. Ей легче пережить изнасилование, чем реакцию собственной матери. Ведь та наверняка обольет ее презрением, как какую-нибудь развратную, испорченную девку.
Кэсси посмотрела в зеркало: на лице явственно проступает синяк, волосы спутаны. Она презирала саму себя!
Не только мать станет ее презирать, но и Дуг тоже, если она расскажет ему. Она знала, что он думает об изнасилованиях и как мужчина, и как юрист: ни одна девушка не была изнасилована, есть множество таких, которые сами провоцируют нападение — за исключением тех случаев, когда изнасилование совершает сексуальный маньяк… В его глазах, как и в глазах матери, она будет осквернена, и только. И, может быть, даже виновна.
Не исключено, что Гай поверит ей, если она расскажет ему. Он знал Даррена Прути, знал, какой это человек и на что способен. Но и он не будет относиться к ней как прежде. Он перестанет смотреть на нее как на принцессу.
Дура она будет, если расскажет кому-нибудь о случившемся. Кому угодно! Ей просто снова придется пережить боль и унижение…
Через четыре недели она обнаружила, что беременна, и едва не сошла с ума от отчаяния. Ее мать! Кэсси не знала, как теперь поступить. У нее даже не было близкой подруги, с которой можно было бы обсудить свои проблемы. Она не могла собраться с духом, чтобы сделать аборт. Во всяком случае одной ей это было не под силу. А что если бежать? Но куда? И можно ли сейчас, спустя месяц, признаться матери, что ее изнасиловали? Или Дугу? Или Гаю? К тому же она была не настолько глупа, чтобы не понять, что не сможет красиво и с достоинством воспитывать незаконнорожденного ребенка, как это удавалось некоторым другим одиноким матерям.
Дуг. Она знала, что он готов в любую минуту попросить ее руки и жениться на ней спустя положенные три месяца. Но это смешно. Добропорядочный Дуг Фенвик под руку с невестой, которой через пять или шесть месяцев рожать. И ей не удастся в порыве наигранной страсти уговорить его уединиться с ней. Никогда. Он будет настаивать на том, чтобы все было по правилам — и помолвка, и свадьба. На это у нее не оставалось времени.
Но вот Гай — другое дело. Он сразу женится на ней, поскольку она дочь самой Кассандры. Фамилия Блэкстоун Хэммонд заворожила его. А если еще она скажет Гаю, что Кассандра настаивает на ее свадьбе с Дугом, он сгоряча сделает все, чтобы не потерять ее — наследницу того роскошного особняка на бульваре Сансет.
Поженились они с Гаем в одном из тех отделов бракосочетания на Лас-Вегас-стрит, где новобрачным полагается платить даже за золоченую свадебную ленту. После церемонии муж отвез ее во второразрядную гостиницу и овладел ею грубо и жестоко. Она растерялась. Ведь, по правде говоря, это второе в ее жизни совокупление мало отличалось от первого. Разве что только в двух вещах. Во-первых, в размерах сугубо мужских достоинств ее партнеров. И надо сказать, Даррен Прути безнадежно проигрывал сопернику. Во-вторых, Прути грязно обзывался, а Гай не произнес ни слова… Ни единого. Что ж, значит, она вышла замуж за человека, для которого секс был выражением не любви, а ярости.