— Идите за мной, лейтенант, — поманил его Феодоракис, и их отряд повернул к небольшому покосившемуся дому, возле которого сидел старик и чистил закопчённый чайник.
При виде американских военных старик что-то крикнул внутрь дома, и оттуда вышла женщина. Она замерла на пороге, и Эдвард увидел на её лице ужас. Кажется, они и вправду пришли по адресу.
Феодоракис что-то сказал старику, и тот жестом пригласил разведчика внутрь. Этот дом явно когда-то горел — несмотря на попытку ремонта, убрать следы копоти со стен и потолка так и не удалось. Ели и спали здесь прямо на полу, на давно не стиранных матрасах. Зато посуда, разложенная в центре комнаты на красивом шерстяном ковре с пышным узором, была отчищена до блеска, и чашечки из тонкого фарфора сверкали, как новые. Ковры и фарфор здесь символизировали достаток, и даже если его не было, местные всеми силами пытались создать его видимость.
К женщине, которая словно приросла к порогу, подошёл мальчик лет девяти, и она со слезами на глазах привлекла его к себе, как будто пытаясь спрятать в складках своей широкой юбки. Но мальчик решительно сбросил её руку и с ненавистью выкрикнул что-то в лицо вошедшим в дом морпехам. Мать испуганно посмотрела на вооружённых солдат, готовая закрыть собой сына.
Мальчишка, определённо, их проклял. Самым забористым из местных проклятий.
— Тот снайпер ведь его брат, верно? — спросил он у разведчика.
— Да, — кивнул Феодоракис. — И он только что сказал, что скоро нас всех скормят шакалам.
Эдвард посмотрел на ребёнка. В его глазах он видел смерть своих товарищей.
Однажды его прежний командир — капитан Невилл — сказал, что семью террориста следует уничтожать вместе с ним. И уничтожать нужно всех — стариков, детей, беременных жещин, братьев и сестёр. Потому что все они — будущие боевики, смертники и проповедники священного джихада. Потому что все они пойдут мстить за своих родных.
Тогда его слова показались Эдварду настолько чудовищными, что он с трудом заставлял себя подчиняться приказам этого человека. Но теперь он понимал: Невилл просто решился произнести вслух то, о чём думали все, кто однажды здесь побывал.
— Лейтенант! Сюда! — позвал его Феодоракис, стоя возле ведущей в погреб дыры в полу, которая обнаружилась под одним из ковров.
Осторожно они спустились в подвал по ветхой лестнице.
Внизу было темно и сыро. Как и во многих афганских жилищах, в подвале этого дома располагался колодец, из которого воду брали обычно сразу несколько семей. Этот же подвал использовался местными и как бомбоубежище: в углу Эдвард заметил гору ящиков с консервами на случай вынужденного заточения.
Разведчик уже осматривал содержимое сундуков и ящиков и, вытряхнув на землю мешок крупы, вытащил из него скрученные в рулон бумаги. Развернув их, он удовлетворённо усмехнулся.
— Что вы там нашли? — спросил Эдвард, закончив с осмотром сваленной в углу ветоши. В ней ничего, кроме быстро разбежавшихся пауков, не обнаружилось.
— Ксерокопии советского учебника по стрельбе с подстрочным переводом, — ответил Феодоракис. — И пропагандистскую брошюру «Талибана». Но это не самое интересное.
В руках у Феодоракиса был слегка пожелтевший лист бумаги, на котором снова был баллистический расчёт, причем явно сделанный двумя разными людьми. Синим цветом были нарисованы функции, написаны цифры и обозначения, а чёрным зачёркнуты ошибки и внесены исправления и дополнения. Причем синие цифры были выписаны крупно и округло, а чёрные — угловато и мелко.
— Здесь два разных почерка, — произнёс Эдвард. — Расчёт сделан одним почерком и одним цветом чернил, а правки внесены другим почерком и другим цветом.
Феодоракис достал листок, найденный на месте засады, и поднёс к записям.
Почерк на шпаргалке был идентичен тому, которым вносились правки в учебный расчёт. Стрелок взял с собой на дело расчёт, выполненный его наставником.
— Учитель и ученик, — произнес Эдвард. — Но кто его учитель? «Джуба»?
— Вполне возможно, — кивнул Феодоракис. — Во всяком случае, после третьей снайперской атаки Махмуд сказал, что это сделал его старший брат, и скоро он будет таким же метким, как он. А так как настоящего старшего брата у нашего стрелка нет, значит, так он, вероятно, называл своего учителя.