— Вы знаете слова?
— Наизусть, ваше превосходительство.
— Тогда становитесь в хор и пойте вместе с нами.
— В хор? С русскими гимназистами?
— Ну да, в наш гимназический хор.
В следующий раз они уже пристроились к линии хора. Многие гимназисты уже были с ними знакомы, ничуть им не удивились, заулыбались, — и еврейские мальчики с гордостью почувствовали себя как бы причастными к гимназии.
Семья раввина Гинзбурга видела, что Шлома и Пинхас все больше отбиваются от рук. И однажды оба они решительно заявили:
— Мы хотим учиться в гимназии.
Для родителей это был новый шок:
— В гимназии? Вы хотите учиться в гимназии, с русскими мальчишками?
— Да, в гимназии, с русскими мальчишками.
Для еврейских семей это было несбыточной фантазией и неслыханной дерзостью. Но отцы обоих мальчишек уже и сами немного отходили от традиций, не всегда ели только кошерную еду, не носили белых шнурков «цицис», висящих из-под пиджаков, иногда даже не надевали шапочки-кипы. Они пошли советоваться со своим отцом, раввином Шломой Гинзбургом.
Седобородый старец был раввин хасидского толка «хабат»[1], одной из самых строгих сект, прозванной «любавической» по местечку Любавичи в Белоруссии, где она зародилась. Хасиды имеют только одну программу — строго придерживаться еврейских традиций. И вот теперь он жил в российской глубинке, окруженный «гоями», то есть неевреями, и видел, как его мир начинает рушиться все больше и больше. Вай, вай! — приходит конец многим еврейским традициям. Сам он не поддастся: он проводит все время в молитвах — молится по шесть раз в день, постоянно читает Талмуд и Тору, которую за всю жизнь выучил наизусть.
Сыновья спросили:
Как мне быть с моим Шломой?
— Как мне быть с моим Пинхасом?
Дед-раввин долго молчал, бормотал что-то про себя, ничего прямо не отвечал. Про себя он думал, что все традиционные еврейские каноны рушатся, что нет никаких сил сдержать напор новых сил. Сыновья ждали его ответа. Он сказал:
— Что бы они ни делали, пусть всегда помнят: богатеет не тот, кто много зарабатывает, а тот, кто мало тратит, — и отмахнулся. Сыновья приняли это за знак согласия, а может быть — отчаяния.
Более состоятельная семья Шломы наскребла кое-какие деньги и отправила его на пароходе в Нижний Новгород, учиться в гимназии. Грустный Пинхас провожал брата:
— Шлом, ты пиши мне про тамошнюю жизнь: не увижу своими глазами, так хоть почитаю…
Шлома так и поступал: писал часто, описывал все, что видел, и Пинхас завидовал брату. Он все больше увлекался чтением, брал в библиотеке исторические романы на русском языке и постепенно отвыкал от чтения на идиш. Но ему приходилось много работать, сидеть в лавочке и торговать кошерными товарами и субботними свечками. Однажды он напрочь от этого отказался:
— Я пойду работать грузчиком на пристанях.
Новый шок для семьи:
— Ты хочешь работать с русскими, хочешь быть грузчиком, хочешь таскать грузы?
— Да, грузчиком, с русскими, таскать грузы. Так я больше заработаю.
Что верно, то верно — еврейская лавочка дохода не приносила.
За навигационный сезон через Рыбинск проходило около двух тысяч судов и барж с разными грузами. Десятки тысяч грузчиков переносили грузы с барж на берег и обратно. Это давало приличный заработок.
Долговязый и худой блондин Пинхас, с широким лицом и коротким носом, не выглядел как типичный еврей. Он подобрал где-то на улице драный картуз, нахлобучил его на голову вместо ермолки-кипы и пришел к старшине одной из артелей грузчиков. Тот посмотрел на его широкие плечи и спросил:
— Вот оно что, работать хочешь. Что ж… Тебя как величать-то? — типичное оканье выдавало его волжские корни.
Не называть же ему свое настоящее еврейское имя: не примет на работу, да еще, может, обзовет.
— Павел, — неожиданно нашелся Пинхас.
— Ага, Пашкой, значит, наречен.
Пинхас быстро соображал: если спросит фамилию, что соврать? Но тот спросил другое:
— А в бога-то веруешь?
Это еще больше озадачило его: в которого бога? Но бог-то, он ведь все равно один для всех. Была не была:
— Родители веруют, а я — так себе.
— Ага, все-таки, значит, крещеный. Ну, иди, иди в артель, работай.
Поскольку подъемных кранов и лебедок почти совсем не было, все грузы перетаскивали на себе грузчики, народ бывалый и закаленный. Они носили на спине закрепленную на плечах клиновидную деревянную подпорку для установки груза. И Павлу нацепили через плечи широкие ременные захваты с опорой, скрепленные на груди и сзади. Он пригнулся, два мужика установили на опору мешок с пятьюдесятью килограммами муки. Новоиспеченный грузчик Павел, который сам весил ненамного больше, осел под его тяжестью, крякнул, собрал все свои силы и выпрямился. Слегка покачиваясь, пошел он в общей цепочке грузчиков по узким шатающимся сходням — вверх на баржу. Только бы не свалиться в воду!