Максим Федосеевич. А я, не доживу если, так и на том свете буду жителям коммунизма завидовать. Сам хочу! (Закуривает и снова высовывается в окно.) Фить-фить-фить…
Ольга Самсоновна(передразнивает). Фить-фить-фить… Просвистели зимушку. На дворе весна, а на ремонт и виду никакого.
Максим Федосеевич. Зима зиме рознь… (Вздыхает.) Хуже нет во вторую смену работать: весь день пила на шее. Материал-то мы подвезли! Лесу да кирпича целую гору навалили. Три-четыре недели — и будет наш дом как новенький.
Ольга Самсоновна(вглядывается в окно). Постой, никак Василий прошел…
Максим Федосеевич. Примерещилось тебе. Мимо дома бы не прошел. Надо же когда-то возвращаться.
Ольга Самсоновна. А походка его… и фигура. Вчера тоже мне показалось, будто прошел… Сердце, знать, еще не улеглось. Гордец! Пять месяцев в родном доме не показываться. Это ж от одной тоски…
Возвращается Настенька.
Максим Федосеевич. Тоже, скажешь, тоской изныла, пять месяцев не видала? Кому каждое воскресенье таскаешь жареное да пареное?
Ольга Самсоновна(растерянно). Ах, шпиён… Пролаза… А-а-а…
Максим Федосеевич. Ребята из общежития говорят: всю комнату по воскресеньям Васька Буторин кормит. А Настюшка — так та и по будням бегает.
Ольга Самсоновна. Подробности-то, подробности какие!.. А сам-то? Сам? Во сне-то намедни кого выкрикивал?
Максим Федосеевич. Когда это ты слышала? Сплю спокойно. (Пауза.) Фон-барон!.. Здесь люди себя не щадят, новые тропки к будущему ищут, а он торной дорожкой прогуливается да еще и нос кверху.
Ольга Самсоновна. Теперь уж — книзу.
Настенька. Вполне понятно. Все проходческие бригады на буровой агрегат переходят, а у него, видите ли, амбиция: по-старому работает, с перфораторами. И в бригаде из-за того сплошной разлад.
Максим Федосеевич. А тебя кто с этими известиями просит?
Звонок. Настенька выходит в переднюю и возвращается с пачкой писем.
Настенька. Илье! Снова целая дюжина. (Рассматривает штемпели на конвертах.) Кривой Рог… Златоуст… Копейск…
Максим Федосеевич. Илья-то — в гору да в гору. По всему белу свету о его выдумке да скоростной проходке слава шумит.
Ольга Самсоновна. Теперь-то уж, поди, не откажут… в партию?
Максим Федосеевич. Да что — теперь? Ему бы еще зимой, со всем бы удовольствием…
Ольга Самсоновна(в недоумении). Ну, так чего ж он, Илья-то?
Максим Федосеевич. А кто его знает. Заладил одно: не готов еще, да не готов. С Ефимушкиным повстречается — опять же этот вопрос бочком обходит.
Ольга Самсоновна. Еще подумают: куражится.
Максим Федосеевич. Какой же в таком деле кураж? Говорит — не готов, стало быть, особую строгость к себе имеет. (Пауза.) Я вот за Василия боюсь. Другим бы каким боком не забурился. Друзей-то умных поблизости нет, все зелень пискливая…
Настенька. А я что знаю! Он себе нового друга нашел: с Ефимушкиным самим подружился.
Максим Федосеевич(удивленно). Ну? Си-илен…
Настенька. В партком к нему ходит. А тот — общежитие навещает. Книги ему парторг дает.
Максим Федосеевич. Во как!..
Настенька(перебирает конверты). Кемерово… Магнитогорск… Коунрад…
Ольга Самсоновна. Большого тепла человек Александр наш Егорович…
Настенька. А фамилия какая-то несерьезная: Ефимушкин.
Максим Федосеевич(с улыбкой). Знамо, фамилия Гайнутдинов куда серьезнее.
Настенька. Прозрачные намеки…
Максим Федосеевич. А его, Ефимушкина, фамилия как раз очень серьезная. Деда его по отцовской линии, Ефима Рудакова, Ефимушкой звали. Любили его друзья-рудокопы. За песни. Запоет, бывало, Ефимушка — по всему поселку эхо перекатывается… В самом цвету погиб человек. Подрядчик, хозяин шахты, именины праздновал. Ну, и пригласил Ефимушку петь. А тот наотрез: «Не был я хозяйским соловьем и не буду». И угрозами подрядчик, и деньгами — не берет. Так, и не пел у него Ефимушка. Подрядчика заело. Подкупил каких-то пришлых бродяг. Устерегли Ефимушку ночью и… кислоты какой-то в рот залили… Неделю помучился и помер. Дети остались. Всем поселком их растить помогали. Фамилия забылась, так и звали: «Ефимушкины дети». А он уж — внук…