Ник надел кольцо ей на палец, глядя на это как бы со стороны. Ей показалось, что кольцо превратилось из символа вечной любви в мыльный пузырь, лопающийся под малейшим напором. Оно было скорее прохладным, чем теплым, а его тяжесть — странной и какой-то неестественной. Чессе все казалось, что оно сдавливает руку в знак предупреждения о чем-то.
— Кстати, — сказал Ник мягко, — имя Энтони Карлайла тебе о чем-нибудь говорит?
Ник пожалел о вопросе в ту же секунду, как он сорвался с языка, так как при первых же словах краска сбежала с лица Чессы. Он сожалел об этом вопросе еще и потому, что боялся ответа.
Чесса вжалась в спинку стула и ухватилась за край стола.
— Кто рассказал тебе о нем?
— «Друг», которому не стоило лезть в чужую жизнь, но который предпочел все-таки это сделать.
— Понятно.
Ужас, стоявший в ее глазах, подействовал на него подобно удару.
— Ладно, я не хочу ничего знать. Это не имеет значения.
— Нет, имеет. — Ее глаза, недавно сиявшие от радости, были теперь темны и бездонны от переживаний. — Ты оказал мне честь, предложив стать твоей женой. Ты имеешь право знать. — Предупреждая его протест, она подняла руку. — Дай мне закончить.
Все было неправильно, и Ник понимал это. В тот момент, когда она подтвердила то, что он уже знал, он почувствовал, что все рушится. Чесса крепко сжала руки, задумчиво глядя на бриллиант, сверкающий на ее бледном пальце.
— Отец Энтони был основателем «Карлайл Электронике». Ты, конечно, знаешь его.
— Разумеется.
Любой в Уивертоне знал самого влиятельного гражданина города и крупнейшего работодателя в нем.
— Мы с Энтони сблизились в старших классах. — Чесса говорила бесцветным, монотонным голосом, как будто перечисляла сухие факты из энциклопедии. — Его родители не одобряли нашей связи, но нам было наплевать. Мы были очень юными, глупыми и безумно влюбленными. — Ник кивнул спокойно, как будто его сердце не сжималось от ужаса. — Это было много лет назад и никак не затрагивает нас.
Он больше всего на свете хотел, чтобы Чесса остановилась и не продолжала, прежде чем у нее вырвется какое-нибудь слово, которое изменит их жизнь навсегда.
Чесса качнула головой, показывая, что должна продолжить.
— Когда я поняла, что беременна, я думала, что Энтони женится на мне. Его отец не хотел и слышать об этом. Он был очень влиятелен и использовал все способы, все уловки, чтобы получить то, что хочет. Он угрожал отречься от Энтони и разрушить карьеру моего отца.
В ее словах звучал весь тот ужас, боль и метания, которые пришлось перенести юной девушке, когда от нее отреклись те, кому она доверяла больше всех на свете. Она подробно рассказала о том вечере, когда ее наивность испарилась, а невинность была предана. Чесса говорила, и ее глаза сухо блестели, как будто она вернулась в старый зал для приемов в доме Карлайлов в качестве незаинтересованного зрителя. Она описала все как человек, который уже не чувствует боли. Ник предположил, что она, скорее всего, боится дать волю эмоциям, чтобы не пережить снова свои тогдашние чувства.
— В конце концов, отец Энтони настроил его против меня и нашего ребенка. Через несколько месяцев после рождения Бобби Энтони погиб в автокатастрофе, так и не узнав о нем и не увидев его.
Тяжелый камень лежал на сердце Ника. Он хотел поддержать и успокоить ее, но ее обман слишком сильно ударил его. Сейчас ему казалось, что между ними висит ледяной меч, чье лезвие направлено одновременно в две стороны.
— А как же та ночь на холме над городом?
Вопрос повис в воздухе.
Отводя глаза, Чесса медленно покачала головой.
— Это была не я. Мы никогда не были вместе.
Ему показалось, что острый меч вонзается в него.
— В таком случае, как я оказался вовлечен в эту кутерьму?
Одинокая слеза скатилась по ее щеке.
— Мне нужно было имя для свидетельства о рождении.
Ник не спрашивал, почему она выбрала именно его. Сын городского пьяницы, чьи моральные принципы были сомнительны и кто, по всей вероятности, провел бы большую часть жизни упрятанным в какую-нибудь отдаленную тюрьму.
— Значит, настоящий отец Бобби лежит в могиле, а представитель отбросов общества, чье имя ты вытащила из шляпы, внезапно появляется у твоей двери, претендуя на отцовство. Тебе не кажется, что это смахивает на дурную мелодраму?
Она качала головой, глядя на него широко открытыми глазами.
— Я пыталась объяснить тебе, что Бобби не твой сын.
— Да, действительно. — Перед его глазами проплыло сердитое выражение ее лица, когда он ворвался в их жизнь, ее страстное отрицание его прав и его бесцеремонная настойчивость. Да, он хотел верить только в то, во что он хотел верить. — Полагаю, можно сказать, что мы оба получили то, что заслужили.
Сердясь скорее на себя, чем на нее, он встал так быстро, что чуть не уронил стул.
Чесса протянула к нему руку.
— Ник, подожди!
Он остановился, глядя через плечо.
— Чего ты хочешь?
В глазах Чессы была паника, губы беззвучно шевелились, как будто слова умирали, не успев вырваться наружу. Потом ее плечи опустились в отчаянии. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, прежде чем она выдавила:
— Прости, мне так жаль.
Боль и гордость снедали его.
— Да, я знаю. — С этими словами он исчез из ее жизни.
Часть души Чессы ушла вместе с ним. Она не обвиняла Ника за то, что он ушел, она винила себя. Она успокаивала себя, что, когда правде не верят, обман ничего не значит. Она даже уверила себя, что за истекшее время ложь смогла превратиться в правду. Но безумной иллюзии больше не существовало. Бобби нуждался в отце, а Ник нуждался в том, чтобы быть отцом. Чесса не могла вовремя разрушить их связь, которая приносила им так много счастья. Теперь в ее душе оставались лишь холод и пустота. Огонь свечей плясал на стенах, дробясь и сверкая на гранях бриллиантового кольца на ее пальце. В какой-то момент она думала, что обрела счастье и радость. Но все это оставалось иллюзией. Если бы она была честна перед собой, она поняла бы, что связь, основанная на обмане, была обречена с самого начала. Но она не знала, как она сумела бы набраться храбрости и все рассказать, если бы Ник не произнес имени Энтони. Возможно, Чесса продолжала бы лгать, поддерживая заблуждение и сына, и человека, которого глубоко любила. Она не знала. Ее руки дрожали, и камни кольца сверкали, как слезы. Чесса медленно стянула кольцо с руки и положила в коробочку. Оно не могло принадлежать ей. Ее уделом были только воспоминания, хорошие и плохие, радостные и печальные.
Она медленно разворачивала свое прошлое, прокручивая перед собой все события жизни. Темнота подступала медленно и тихо. Свеча затухала, пламя клонилось ниже и ниже, пока не пропало в лужице расплавленного воска, уничтоженное тем, что было им создано. Острая боль пронзила ее грудь, и боль новой потери заглушила старую.
Он ушел. И Чесса, и Бобби любили его, но он ушел. Внезапно вскочив, Чесса схватилась за горло. Боже, как объяснить Бобби все происшедшее? Что она скажет сыну? Как объяснить, что человек, которого он почитал как отца, друга и учителя, ушел навсегда из-за ее лжи? Чесса пыталась собрать мысли воедино. Необходимо было решить, как все объяснить Бобби.
Чесса медленно задула последнюю свечу. Кухня погрузилась в полную темноту, и в гостиной она заметила мерцающий красный свет. Это был огонек интеркома, показывающий, что микрофон включен. Она тупо смотрела на него, не желая поверить, что случилось самое страшное. Линия связи работала весь вечер. Все эротические разговоры, веселая чепуха о салате и клубнике в шампанском, мечты о будущей семье — все транслировалось в комнату ее сына. Каждое страстное слово, каждый шепот, все слезы и признания, вся ложь. Чесса бросилась к дверям и взлетела по ступенькам в комнату Бобби. Помещение было освещено светом, льющимся из коридора. Поток холодного воздуха пронизал ее до костей. Занавески хлопали на ветру, окно было открыто. Постель была пуста.