Она считала, что ее тайна никогда и никому не станет известна, но теперь все изменилось.
Чесса прикрыла глаза, стараясь отгородиться от печальных воспоминаний, но это не помогало. Наконец она рискнула задать вопрос, мучивший ее долгие годы:
— Почему отец решил вписать имя Ника Парселла в свидетельство о рождении?
Мать споткнулась и недоуменно уставилась на Чессу.
— Из-за его репутации, разумеется. Никто не усомнится, что у заправского сердцееда и сына городского пьяницы есть незаконный ребенок. Кроме того, он уже покинул город и, судя по всему, должен был закончить свои дни в тюрьме. Мы считали, что он никогда не вернется.
— И ты хотела, чтобы у твоего единственного внука было такое наследство?
Марджори отвернулась, но Чесса успела увидеть краску стыда на ее щеках.
— А ты хотела бы, чтобы в документах стоял штамп «отец неизвестен»?
— Я бы предпочла правду.
— Это было невозможно. Как мы могли… — Жилы у нее на шее напряглись от злости. — Твой отец потратил десять лет, строя свою карьеру. По-твоему, он должен был все бросить из-за твоей глупости? Или я должна была оставить свой дом и друзей, все, что мне было дорого?
Чесса обдумала это заявление.
— А я не была тебе дорога?
Краска сбежала с лица матери так же быстро, как и залила его.
— Тебе лучше знать, так зачем же ты спрашиваешь?
Конечно, она знала. Ее мать всегда была эгоистична, но, пока Чесса росла, ей доставалась вся материнская любовь. Чесса понимала, что в то время изменилась только она. Она завоевала себе независимость и оттолкнула мать, к которой всегда приходила в прошлом. Теперь, когда Чесса сама была матерью, она хорошо понимала ее.
— Прости, я не должна была так говорить.
Губы у Марджори дрожали.
— Мы делали то, что надо было сделать.
Чесса промолчала. Дальнейший разговор был бесполезен. Она встала и вынула из сумочки ключи от машины.
— Мне пора. Настало время переменить создавшееся положение.
— Что ты имеешь в виду?
— Настало время открыть правду.
— Нет! Ты не можешь так поступить с отцом!
— Почему? Ему ничего не грозит. После смерти сына Карлайлы уехали в Европу, о них никто ничего не слышал уже целую вечность. У них больше нет возможности влиять на карьеру отца.
— Если хоть слово вырвется… — Горло Марджори перехватило, и слова потонули во всхлипе. — Одна сплетня… Ты знаешь наш город. Неважно, что Карлайлы уехали. Разоблачение погубит его репутацию.
Это было достаточно правдоподобным, чтобы Чесса приостановилась:
— А как насчет Ника? Что с его репутацией?
— У него нет репутации!
— Мама, разве ты меня не слушала? Он больше не хулиган и не преступник. Он удачливый бизнесмен, который сам пробил себе дорогу в жизни.
— Вот именно! Теперь он может засудить нас! — Дрожа, женщина обращалась к дочери, неотрывно глядя ей в глаза. — Да-да, так он и поступит! У него есть деньги и влияние. Ты хочешь отомстить? Увидеть, как твои родители отправятся за решетку за фальсификацию документов?
— Конечно, нет, — ответила Чесса, хотя у нее сердце нервно затрепетало.
Страхи матери были небезосновательны. Если Ник обнаружит, что его обманули, он вполне может начать судебное разбирательство. Если достаточно для этого разозлится. Чесса не могла обвинить его в несправедливости. Ее семья причинила ему немало вреда, впутав его в свою жизнь. Кроме того, несмотря на испорченные отношения, Чесса любила родителей. Десять лет назад она сделала неудачный выбор и сильно им навредила. Еще одна ошибка могла окончательно разрушить их жизнь.
— Если ты не думаешь о нас, подумай, что станет с Бобби! — Голос Марджори был тонким и срывающимся. — Ты готова к тому, что он станет ненавидеть тебя? Так и будет, ты это понимаешь? Он возненавидит всех нас. Ты этого хочешь — уничтожить родителей, а своего сына обречь на одиночество?
Тяжелый камень лежал у Чессы на сердце, не давая дышать. Мать была права. Правда разрушила бы будущее ее сына и жизнь родителей. Она погубила бы и Ника Парселла, который признал в Бобби сына. Правда ничего не дала бы Чессе. Паутина лжи затягивалась, и, казалось, никакого выхода не было.
Ник ударил кулаком по столу, свирепо глядя на своего помощника.
— Нет!
Нервно оттягивая воротник, Роджер сжал губы и сделал шаг назад.
— Это всего-навсего тест на ДНК. Один укол, мальчик даже не заметит.
— Мой сын не идиот!
— Конечно, я уверен, что он умный и замечательный мальчик. Поэтому он поймет, что отцовство может быть юридически доказано.
Назойливость Роджера действовала Нику на нервы.
— Он хотя бы похож на тебя?
Лицо Бобби встало у него перед глазами: яркие голубые глаза, острый подбородок, копна светлых волос над тонким личиком. Ник улыбнулся, чувствуя гордость.
— Он очень симпатичный. Выглядит в точности как мать.
Карие глаза Роджера за близорукими очками моргнули с недовольством.
— Мне было бы приятнее услышать, что он выглядит в точности как ты.
— Твое удовольствие меня не интересует. — Ник откинулся на спинку кресла и сплел пальцы. — Скажи, Роджер, как бы ты себя чувствовал, если бы твой отец настаивал на медицинском обследовании для доказательства того, что ты его сын?
У Роджера нервно заходил кадык. Ник заметил это, но стал развивать мысль дальше:
— Тебе было бы приятно, если бы твой отец подозревал, что у твоей матери было несколько мужчин? Или ты подумал бы, что он хочет отказаться от тебя? И что бы сказала на это твоя мать?
Роджер побледнел и нервно провел рукой по лысине, а Ник добавил:
— Вот именно. Я не хочу, чтобы Бобби пришлось пройти через это.
Однако Роджер не собирался отказываться от своей идеи.
— У них могут быть и другие намерения.
— Какие? — Ник сузил глаза.
Он с удовлетворением заметил испарину, выступившую над верхней губой друга.
— Достоинство ребенка значит многое, но существует и защита интересов компании. Ты даже не помнишь этой женщины. Кто может подтвердить, что она не делает из тебя козла отпущения за чьи- то грехи?
Проклиная себя за излишнюю откровенность перед приятелем, Ник встал, не спуская глаз с нервничающего заместителя.
— Во-первых, я не собираюсь быть глупцом даже в этом отношении.
— Я, конечно, не хотел тебя обидеть…
— Во-вторых, эта женщина разве что не наставила на меня револьвер, чтобы не допустить меня в жизнь своего сына.
Такое поведение выдавало ее явное нежелание позволить Нику войти в их жизнь. То, что она постоянно отказывалась признать Бобби его сыном, не особенно трогало Ника. Тем более что она уже скрывала сына и отказывала Нику в его отцовских правах в течение девяти лет. Конечно, Ник не согласится с этим. У него была привычка отметать в сторону все, что не согласовывалось с его намерениями.
— В-третьих, когда я позвонил вечером сыну и подтвердил, что приеду, он был страшно доволен. Если у тебя есть еще какие-то предположения, то ты ошибаешься.