– Ее. Тринадцать. Тоже хоккеист. Начинающий и перспективный.
– Просто зашибись! Ты выбил страйк, дружище. Я тебя понял, сделаю все в лучшем виде и завтра тебе наберу. Идет?
– Идет.
– Все, давай, я полетел.
– Бывай.
Отключаюсь и откидываю телефон на соседнее сиденье. Страйк… Очень может быть. Удивительная коллаборация: до сегодняшнего дня одна только мысль полноценно пустить на свою территорию женщину вызывала во мне волну дикого протеста. Все внутри резало и пекло в нежелании делить свою холостяцкую берлогу с какой-то левой бабой. С Авой же, мать твою, я жду этого момента. Предвкушаю. Да и язык не поворачивается назвать ее «левой бабой». Тем более в свете вскрывшихся сегодня подробностей.
Разминаю шею, растирая ладонями. Двигатель молотит, поддерживая комфортную температуру в салоне тачки. С неба начинают моросить крупные капли осеннего дождя, размытыми полосами скатываясь по лобовому. Промозглая, серая унылость.
Я выглядываю в окно – в квартире Авы и Димы горит свет. Я только что подвез их до дома. На чай напрашиваться не стал, полагая, что матери с сыном есть что обсудить, а теперь вот сижу около их подъезда, как дятел, и понимаю, что возвращаться к себе не хочется. Там тихо, пусто и одиноко. Хотя в прошлом меня это редко угнетало.
Договориться с Димкой не составило особого труда. Рассудительный парень все взвесил и дал добро на нашу с его матерью маленькую авантюру. Я в этот момент выдохнул, физически ощутив, какой огромный булыжник рухнул с моих плеч. Ава же все еще металась в сомнениях. Как родителя, что хочет любой ценой защитить свое чадо, я ее понимаю. Но как профессиональный спортсмен считаю, что Димке не помешает подготовиться к самостоятельной жизни без мамкиной юбки. Еще пять лет, и велика вероятность, что его заберут за океан и парень с головой окунется во взрослые суровые будни, когда пресса ходит за тобой по пятам, а за каждым вторым кустом поджидает репортер. Так что учиться отбиваться от нападок журналистов нужно начинать уже сейчас. Но, разумеется, право голоса мне как такового никто не давал, поэтому я промолчал.
Зато оно есть у Гордея. Это право. Номинально, но… Поверить не могу, что эта сволота заделал ей ребенка и слился. Гондон!
Я помню, какими девчонка смотрела на него влюбленными глазами. Меня это резало по живому. В двадцать с небольшим я не сказать чтобы был сильно смелый и дерзкий. В отличие от Гордея. Не менял баб, как использованные презервативы, и не скакал из койки в койку. С детства более рассудительный, более спокойный и уравновешенный тип, нежели младшенький. Это сейчас, с возрастом, пришел к здоровому пофигизму и начал пользоваться своим положением, снимая девочек. Зачерствел, наверное. А тогда у меня с этим были проволочки. Особенно если девочка где-то откликалась глубоко в душе…
Помню тот момент, когда впервые увидел Фомину на льду, завис. Наша команда как раз освобождала каток после тренировки, а Ава вышла разминаться. Черные облегающие штаны и водолазка. Хрупкая, тоненькая, как тростинка, и изящная вся, до мизинчика. Один брошенный в ее сторону взгляд, и моя задница сама нашла лавку. Я стянул с себя шлем и проторчал тогда на льду целый час, не спуская с фигуристочки глаз. А уходил оттуда, уже зная, кто ее тренер, сколько ей лет и, самое главное, как ее зовут.
Она парила надо льдом так легко, как будто для нее это совсем ничего не стоит. Разрезала идеально ровную поверхность лезвием, выписывая сумасшедшие фортели. Я на коньках с трех лет, но до сих пор не рискну так скакать и крутиться. Высока вероятность, что я просто сверну себе шею. Девчонка же вкладывала в каждое свое движение душу. Каждое! Вплоть до взмаха кистью. Она даже это делала особенно изящно. С тренером не спорила. Все приказы выполняла четко и беспрекословно. Всего раз за этот час мазнула по мне быстрым взглядом, тут же отвернувшись, как мне тогда показалось, пряча улыбку и покрасневшие щеки.
Хотя, может, мне это реально только показалось.
Прошло долгих две недели, пока в суете и бесконечных тренировках сборной я умудрился поймать ее в столовой. Наше расписание неудачно накладывалось друг на друга. В тот момент, когда был свободен я, – Ава занималась, и наоборот. Вечерами у нас был режим. Тренеры загоняли в номера и строго‐настрого запрещали покидать комнаты. Разумеется, мы один хрен выходили. Кто через балконы, кто через черный ход. Уловками и хитростью сваливали из расположения сборной. Только у Фоминой тоже был график. За ней и следили посерьезней, чем за группой мужиков от восемнадцати до сорока. Да и она была девочка примерная – максималистка, нацеленная на результат.
Так что я феерично просрал целых две недели, за которые мог бы с Авой сблизиться. Но не случилось. А когда мы столкнулись в столовой, я позвал ее выпить кофе и угостил манговыми эклерами из единственной приличной кондитерской в городе. Узнал через знакомых девчонок‐фигуристок, что Ава их обожает, хотя и строго соблюдает режим питания.