Алкоголь — не моя тема. Мой организм перерабатывает его так долго, что если решаю напиться, всегда оцениваю последствия. Они для меня плачевные. Обычно я подыхаю пару дней, не меньше, но сегодня такой роскоши позволить себе не могу.
Из кабинета декана в приемную высыпает народ. Преподавательский состав в лице заведующих кафедрами.
Выпрямившись, упираюсь локтями в колени, дожидаясь, пока покинут приемную. Дождавшись, пока за ними закроется дверь, встаю и направляюсь в кабинет матери. Войдя без стука, вижу ее, сидящую за рабочим столом.
— У меня что, сегодня день рождения? — наигранно изумляется. — Не ожидала такой чести.
Прикрыв за собой дверь, смотрю на мать.
Я чувствую хладнокровную решимость, от которой покалывает кожу и по щекам гуляют желваки.
Мое настроение она улавливает мгновенно.
Отложив в сторону телефон, пристально смотрит на меня. Выгибает брови.
— Что у тебя с лицом, — намекает на мой подбитый фейс.
— Несчастный случай.
Просто мне под ноги попался один дебил, а я был не в настроении сглаживать конфликт.
— Присядь, что ты как неродной, — просит нейтрально.
Пройдя к окну, упираюсь руками в подоконник и спрашиваю:
— Ты умеешь прощать людей?
Затылком чувствую напряжение и тишину. Я готов ждать, сколько нужно. Вряд ли у нас будет еще один разговор на эту тему.
— Это риторический вопрос?
— Нет. Обыкновенный, — смотрю на нее, развернувшись. — Я, кажется, не умею.
Ее лицо становится жестким. Она умеет быть настоящей сукой. Когда-то меня это восхищало. Я ею гордился. Всегда.
— Может быть, в тебе говорит максимализм? — предполагает ровно. — Жизнь штука длинная. Ценности и взгляды на вещи могут меняться только так.
— Может быть, — соглашаюсь.
Смотрю в ее глаза, ведь это то, что я умею на пятерку.
Она отводит свои первая.
Стряхнув с плеча пылинку, собирает в замок пальцы.
— Не томи, — просит миролюбиво. — Говори, зачем пришел.
— Не догадываешься?
— Догадки оставь философам, а я математик. Я вижу задачу и решаю ее. Всю свою жизни.
— Охеренно же ты решаешь задачи. Просто, блять, блестяще.
— Попридержи-ка язык, — бросает холодно, но я вижу, как учащается ее дыхание.
Мое учащается тоже, потому что новой волной кроют эмоции.
— Зачем ты это сделала? — спрашиваю хрипло. — Я же не уравнение. Я человек.
Блеск ее глаз говорит мне о том, зачем я пришел сюда и что мне от нее нужно. Мне нужно, чтобы она забрала все свое дерьмо назад. Хотя бы передо мной, потому что к Калининой, твою мать, я ее не подпущу.
— Не драматизируй, — ударяет по столу кулаком. — Я думаю только о тебе. Всегда только о тебе. Я тебя сделала таким. Успешным, Кирилл. Не забывай об этом никогда.
— То есть, без тебя я никто?
Это не обида, а попытка скинуть с себя гребаный груз, который навалили мне на плечи. Избавиться от него, иначе я никогда не буду считать себя полноценным, сука, человеком, а буду считать себя продуктом чьего-то социального эксперимента.
— Не утрируй, — старается держать себя в руках. Но это ее постановка вопроса, не моя. — У тебя мозги. Все для тебя проложено. Поедешь на практику, там тебя ждут. Через десять лет ручкой шариковой будешь пользоваться, только чтобы сделки миллиардные подписывать. Тут для твоих мозгов ничего нет. Просто двигайся! Делай, что я говорю!
— Она тут при чем? — повышаю голос.
— Она? — смеется, но ненатурально и наигранно. — Я тебя знаю, — тычет в меня пальцем. — Я сама такая же. С головой нырнуть, и на все плевать. Я обожглась. Ты не обжигайся! У тебя их будет куча, таких Ань! Мне поверь! Через год ты думать о ней забудешь!
Перед глазами встает покрытое веснушками лицо.
Зеленые глаза, которые так и норовят спрятаться от моих. Краснеющие щеки и дрожь ее тела, когда просто касаюсь. В наш первый поцелуй она чуть не свалилась в обморок. Я помню ее губы до мельчайших подробностей. Каждый ее финт, каждый барьер, который пыталась передо мной выставить.
Забуду ее?!
Такое вообще возможно?
В какой, твою мать, вселенной?!
Даже сейчас, зная, какого дерьма наворотила моя бывшая девушка, я не могу испытывать к ней презрения. За слабость и дурость. В моей семье такого не прощают. В моей семье слабого растоптали бы.
В моей семье…
— Он не мой отец? — выдвигаю догадку, которая мучает уже пару лет.
Я тоже математик. И я тоже умею решать головоломки.
Лицо матери — это маска, но по шее бегут красные пятна.
— Нет, — отвечает бесстрастно.
В груди есть щелчок, и он болезненный.