Дубцов пропускает меня вперёд, а затем забирается в салон следом. Растекается по сиденью, широко разведя колени. Это необходимость, иначе он бы сюда просто не влез. Забросив руку на мое плечо, спрашивает:
— Театр, значит?
— Да, театр, — смотрю на него, повернув голову. — Это отличный спектакль. Я бы и сама на него сходила.
По его губам растекается ленивая улыбка. Будто таким образом он предлагает мне не вешать ему на уши лапшу.
— Где ты сегодня был? — меняю тему.
Подцепив его руку своей рукой, кладу голову ему на грудь и соединяю наши ладони в воздухе.
Разница впечатляющая.
На безымянном пальце моей руки золотой ободок. Точно такой же, как у него на другой руке. Наши кольца одинаковые. Он купил их сам. Не знаю, где и когда.
— Где я только не был… — отвечает Кирилл.
Вчера он отвез меня в универ, а потом испарился на целый день, появившись на пороге только в десять вечера. Он всю ночь просидел за ноутбуком, а сегодня утром уехал чуть свет и объявился в ЗАГСе за пять минут до начала нашей церемонии. Честно говоря, я думала, что он вообще не появится, а когда появился, забыла почему злилась.
У него были цветы.
Они лежат на сиденьи рядом со мной.
Кроме того, он так на меня смотрел, что я, черт возьми, покраснела. Он смотрит на меня так весь вечер. Я знаю, что это платье мне идет, но, кажется, не понимаю насколько.
На церемонии нас было двое. Мы никого не звали. С дедом и Натальей Семеновной мы встретились уже в ресторане. Я знаю, что это не очень здорово, но я так устала быть для всех удобной, что в этот раз решила сделать что-то только для себя, а Дубцову…
Повернув голову, снова смотрю на него.
Ему вообще было пофигу будут у нас зрители или нет.
— Как дела у Стаса? — тяну его ладонь в свою расстегнутую куртку и кладу себе на живот.
Кир растопыривает пальцы, бормоча:
— Лучше, чем могло бы быть.
— Как это понимать? — дуюсь, реагируя на очередную загадку.
Опустив на меня глаза, улыбается:
— Думаю, у него все хорошо.
Его улыбка, как и его шалапайское настроение, действуют на меня магически. Вывернувшись, забираюсь к нему на колени и принимаюсь покрывать поцелуями жесткую линию немного колючего подбородка.
Мои поцелуи совсем не невинные. Сегодня я будто голодная. До него.
Он откидывает голову, и я кусаю его шею. Вдыхаю его запах, кусаю с другой стороны.
Его ладонь ложится на мою ягодицу и сжимает ее. Бедра подо мной чуть напрягаются. Его реакции на мои прикосновения просто с ума сводят…
— А у тебя как дела? — улыбаюсь, заглянув в его глаза.
Он не торопится с ответом, и это на секунду заставляет напрячься.
Медленно моргая, обхватывает пальцами мой подбородок и проводит большим по нижней губе, слегка ее оттягивая. Наблюдает за процессом, медленно интересуясь:
— Как в шахматах называется прием, когда ты вторгаешься на территорию противника обманным путем?
— Эмм… — призадумываюсь. — Хмм… вроде “обманного маневра”?
— Вроде того…
— Ну… наверное, это “ход конем”, — отвечаю ему.
— Ход конем… — повторяет задумчиво.
Я много чего знаю о его делах. О музыкальном автомате, о закупках. О бизнес-плане, который ему помогли составить, о том, что они планируют открыться в апреле…
— А кто этот “враг”? — спрашиваю осторожно.
— Король, — тихо отвечает Кирилл.
В каком-то роде это очевидно, раз мы говорим о шахматах. Но ведь это не так?
Смотрю на него пытливо.
— Выключи голову, — велит он рассеяно.
— Как ты? — фыркаю.
Свою он стопроцентно выключил. Он весь мой. Весь целиком. Расслабленный. Ленивый. И… довольный…
— У меня для тебя подарок, — сдаюсь.
— У меня подарка нет… — отвечает медленно.
— Ты мне уже его сделал, — успокаиваю.
Мы оба понимаем, о каком подарке я говорю.
Потираюсь губами о его губы, чувствуя трепет под кожей.
— И как у него дела? — бормочет Кирилл.
— У подарка?
— Угу…
— Ну… сегодня так же, как вчера… у нас все… нормально…
Ерзаю по его коленям и трусь грудью о его грудь, испытывая дикое желание его касаться.
— Тогда, че ты делаешь? — вздыхает он.
Врач, у которого я была позавчера, предупредил меня о том, что моему телу нужен полный покой. Полный, это значит полный. Это значит, что оргазмы в нашей семье теперь доступны только моему мужу, а мне… в ближайший месяц для меня они под запретом.
— Но ведь ты не беременный… — шепчу. — Тебе можно…
— Хочешь посмотреть, как я кончу? — интересуется с тихим смешком.
Его любовь к тому, чтобы называть вещи своими именами, все еще меня смущает. Но это личное, принадлежащее только нам двоим, поэтому от его слов по позвоночнику стекает тепло. От его слов и от того, что смотреть на “это” я готова, черт возьми, бесконечно.