— Не думаю, — сказал Жан-Марк. — Когда явился доктор Мопель, она уже умирала. Он немедленно вызвал реаниматора, доктора Коруса, и тот потребовал, чтобы ее поместили сюда. Она до сих пор дышит с помощью аппарата, ей делают уколы стрихнина и других возбуждающих средств, но сознание не возвращается…
Даниэль обернулся. Он был бледен, губы его дрожали. Мадлен испугалась, что он сейчас закричит, но Даниэль сдержался и опустил глаза.
— Доктор Мопель был на редкость внимателен! — произнесла Кароль своим мелодичным голосом. — К сожалению, ему пришлось уехать, теперь Франсуазой занимается доктор Корус. Он тоже прекрасный специалист! Молодой, энергичный…
Светские интонации Кароль раздражали Мадлен, она достала из сумки сигарету и сунула ее в рот. Жан-Марк щелкнул зажигалкой. Мадлен прикурила и затянулась едким дымом, в упор глядя на племянника. В глубине его темно-синих глаз она увидела растерянность, страдание, мольбу. Жан-Марк был в полном смятении. Даже если сестра о нем и не думала, решаясь на самоубийство, он все равно чувствовал себя виноватым. Выпрямившись, Жан-Марк спрятал зажигалку в карман. Кароль не шевелилась. Трудно представить себе, что между ними что-то есть. Кароль уже начинает едва приметно увядать, у нее усталые веки, кожа на шее чуть дряблая, рот зрелой, опытной женщины. А Жан-Марк сама юность. «Чувствительный, нервный, избалованный мальчишка, с нежной и ранимой душой. И рядом с ним циничная, себялюбивая кокетка, которая держит его в узде. Он и пикнуть не смеет. Сейчас ему стыдно, потому что он увидел осуждение в моих глазах. Да нет, наплевать ему. Просто потрясен несчастьем, которое произошло с сестрой. Но это пройдет. У молодых короткая память, их раны быстро заживают». Мадлен откинулась на спинку стула. Тишина этого светло-зеленого зала действовала как наркоз. Четыре человека затаили дыхание от страха за тлеющую жизнь пятого, а сказать друг другу им было нечего. Заговор лжи во имя общего удобства. В атмосфере искренности тревогу и страх было бы легче перенести, чем среди этой фальши. Все помнили о присутствии Даниэля. Мадлен почувствовала, что задыхается, и поднесла руку к горлу… В коридоре послышались шаги. Все четверо разом повернулись к застекленной двери. Нижние стекла были матовыми, а за прозрачными верхними мелькнула белая косынка сестры.
— По-моему, о нас забыли, — сказал Жан-Марк.
— Может быть, тебе следует пойти туда, — предложила Кароль.
— Меня не пустят.
Мадлен вдруг показалось, что сестра не появляется так долго потому, что Франсуазе хуже. Ее охватил ужас, который она была не в силах побороть. С молчаливой мольбой Мадлен обратилась к бледно-зеленым стенам, опаловому плафону, металлической дверной ручке, словно навек застывшей в горизонтальном положении. «Нет, нет, этого не может быть, этого не будет, это было бы слишком несправедливо, только не Франсуаза, только не она!..» Даниэль вытащил платок из кармана и высморкался. Насморк? В такую теплынь? Кароль приоткрыла сумку, заглянула внутрь, щелкнула замком и положила сумку рядом с собой. Ее нога в бежевой замшевой туфле снова стала покачиваться. Из кухни донесся запах еды. В это время? Ах да, в клиниках подают обед раньше обычного. Кстати, после восьми посетителей просят не задерживаться. Уйти, не повидав Франсуазу? Ну, нет!.. Жан-Марк встал, посмотрел сквозь стеклянную дверь и сказал:
— Идет доктор Корус.
Сердце Мадлен сжалось. Вошел мужчина лет тридцати в белом халате, с румяным лицом и светлыми, коротко подстриженными волосами. Очки в черепаховой оправе висели у него на груди. Замирая от страха, Мадлен поднялась. Кароль тоже встала. Даниэль и Жан-Марк подошли поближе. Врач устало улыбнулся.
— Ну вот, у нее появились реакции. Я думаю, она выкарабкается.
Напряженные мускулы Мадлен расслабились. Жизнь возвратилась к ней, как и к Франсуазе, сильная, горячая, драгоценная, неповторимая. Тихим от счастья голосом она спросила:
— Она действительно вне опасности, доктор?
— Надеюсь. Завтра я скажу с большей определенностью…
— Можем ли мы повидать ее?
— Не раньше чем через двое суток.
— Но ведь ей лучше…
— Для нас, но еще не для вас, — сказал врач, повернувшись к Кароль. В его глазах она была главной фигурой среди Эглетьеров. Обратив к нему лицо, полное материнской тревоги и в то же время доверия, Кароль и не пыталась его разубеждать. «Просто смешно!» — с раздражением подумала Мадлен.
— В настоящее время, мадам, — продолжал доктор Корус, — необходимо по возможности изолировать вашу дочь. И даже потом, когда вам будет позволено навещать ее, я прошу вас обращаться с ней очень бережно. В течение некоторого времени остерегайтесь говорить с ней о чем-либо, что может напомнить о ее безрассудном поступке, старайтесь не огорчать ее, помогите ей переменить обстановку, отвлечься, заинтересоваться чем-нибудь новым… У некоторых больных остается навязчивая идея самоубийства. Не встречая понимания и сочувствия, они снова пытаются покончить с собой…