Она села подле брата и потерла глаза. Пальцы Франсуазы были в чернилах.
— Наконец-то кончила.
— Что кончила? — рассеянно спросил он.
— Перевод с русского.
Они вместе дослушали последние такты симфонии.
— Это действительно прекрасно, — сказала Франсуаза.
Пока Жан-Марк выбирал другую пластинку, она продолжала:
— Кароль говорит, тебе стало нехорошо из-за того, что вы увидели на шоссе!
— И вовсе не из-за этого, — поспешно возразил Жан-Марк. — Просто у меня болел живот. Вечно эта Кароль делает из мухи слона! Она меня бесит!
— Почему она тебя бесит? — спросил Даниэль, появляясь на пороге.
Жан-Марк раздраженно повернулся:
— Не твое дело! Бесит — и все!
Отказавшись от мысли прослушать Большой септет, как собирался, Жан-Марк сел на диван и положил ногу на ногу.
— Я никогда не полюблю ее по-настоящему, — заявил Даниэль, — потому что она выжила Маду, и все-таки надо признать, что мы могли бы получить мачеху гораздо хуже!
— Безусловно! — согласилась Франсуаза.
— К тому же она красивая! — добавил Даниэль.
— Подумаешь! — проворчал Жан-Марк. — Во всяком случае, не настолько, как она воображает! Смой с нее косметику, ничего не останется!
— Не могу с тобой согласиться. — И Даниэль покачал головой так глубокомысленно, что Франсуаза покатилась со смеху. Жан-Марк потянулся и, зевнув, сказал:
— Я бы охотно выпил чашку чаю.
— С ума сошел! — крикнула Франсуаза. Сейчас?
— А почему бы и нет?
— Слишком рано! Кроме того, мама ждет нас к пяти. Выпьешь чаю у нее.
— Одно другому не мешает!
— Ну как хочешь!
Пожав плечами, Франсуаза направилась в кухню. Братья последовали за ней и уселись вокруг стола, пока она наливала воду в чайник и зажигала газ. Наблюдая за сестрой, Жан-Марк удивлялся тому, что не может составить себе четкое суждение о ней: ни дурна, ни хороша собой, пожалуй немного нескладная, но глаза красивые. Достаточно ли этого, чтобы увлечь и удержать мужчину? Наверняка нет. Она останется девицей или же выйдет замуж за человека ниже себя по положению. Интересно, как бы Валерия отозвалась о Франсуазе? Надо будет как-нибудь свести их. А потом Валерия скажет ему своим тоненьким голоском: «У тебя прелестная сестра. Она похожа на александрийский стих Корнеля»… Или: «Наверное, такое же впечатление произвело бы железнодорожное расписание, положенное на музыку Моцарта…»
— Хочешь чего-нибудь к чаю? — спросила Франсуаза.
— Конечно! Хлеба с маслом и с вареньем!
— После всего, что ты проглотил за завтраком! Ну, знаешь…
В чистой, как операционная, кухне, выложенной голубым кафелем, с металлическими застекленными шкафами еще не выветрился стойкий запах жаркого. Франсуазу явно забавляла власть, которой она временно пользовалась во владениях кухарки. С видом хозяйки она доставала посуду, резала хлеб, открывала холодильник, где, залитые полярным сиянием в немой тишине, лежали стерильные продукты. Даниэль выпил залпом большой стакан ледяного молока и объявил, что он, собственно, тоже не прочь перекусить. Усевшись возле Жан-Марка, он принялся за ломтики хлеба, которые Франсуаза ловко намазывала маслом и клала на тарелку.
— Ну и дураки же вы оба, — говорила она, — ведь у мамы вы не сможете проглотить ни куска!
Но ей было приятно кормить братьев. Покончив с третьим бутербродом, Жан-Марк заявил:
— Ну все, я отступаюсь!
Даниэль сдался после четвертого. Затем братья перемигнулись, сосчитали до трех, откинулись на спинку стула и прокричали, скандируя и хлопая в такт ладонями по столу:
— Наша сестренка — классная девчонка!
Когда-то этот боевой клич доводил Франсуазу до слез. Но с тех пор она выросла. И поэтому рассмеялась.
— Ну вот, так-то лучше, чем злиться! — признал Даниэль, потирая живот.
Жан-Марк смеялся тоже, хотя и не без грусти. На несколько минут у кухонного стола вдруг возродилось уже почти забытое семейное тепло. Это был их особый мир со своими воспоминаниями и своими мечтами. Никогда постороннему не проникнуть в тесный круг Эглетьеров, туда, где от всех тайн веет ароматом детства. Все еще полная хозяйственного рвения, Франсуаза вымыла в раковине чашку, стакан и тарелку и поставила их на сушилку. Жан-Марк оттянул рукав, взглянул на часы и заявил:
— Если ты хочешь, чтобы мы попали к маме в пять, надо выйти через десять минут.
— А я готова, — заметила Франсуаза.
— Ты что, пойдешь как есть?
— Я не Кароль и не переодеваюсь по шесть раз на дню!
Жан-Марк с беспощадностью брата оглядел серый свитер, синюю плиссированную, как у школьницы, юбку, туфли без каблуков и некрасиво зачесанные назад волосы. Затем он подумал, что все это, в общем, его не касается, закурил сигарету и поправил перед оконным стеклом сдвинувшийся узел галстука.