— И напрасно.
— Во всяком случае, Патрику я нравлюсь такой, какая есть. Он терпеть не может накрашенных девиц!
Разговор шел при Патрике, который не преминул поддержать Франсуазу. Странный юноша! За эту неделю он ни разу не поспорил со своей невестой, не произнес ни одной неожиданной, нелепой, остроумной или озадачивающей фразы. В Сочельник, после всенощной, которую они прослушали втроем, он выпил только полбокала шампанского, объяснив, что от вина у него кружится голова. Он едва прикоснулся к ужину из омаров и других даров моря. Жевал он необычайно медленно. Мадлен, привыкшая есть быстро и много, страдала, глядя, как он ковыряется в тарелке, поминутно погружаясь в задумчивость и бесконечно долго пережевывая все тот же маленький кусочек. Желая развлечь молодых людей, она возила их по окрестностям на машине: на Нормандский мыс, на Танкарвильский мост, в древний порт Онфлер, в замки, церкви… Оба очень усердно осматривали пейзажи и памятники. Патрик купил туристский путеводитель, вслух читал объяснения и восторгался лишь после чтения комментариев. Он обладал прекрасной памятью и мог на следующий день слово в слово повторить то, что вычитал накануне. Иногда Мадлен казалось, что этот юноша вообще не способен на непосредственное чувство и что цель существования он видит не в борьбе, наслаждении, творчестве, в самой жизни, а в накоплении сведений и знаний, считая удовольствие пустой тратой времени… Куда бы ей повезти их завтра? Можно, пожалуй, осмотреть Гаврский порт или же отправиться в обратную сторону до самой стрелки в Барфлере… Внезапно ей захотелось именно того, чего она до сих пор так опасалась: услышать мужские шаги в коридоре, тихий скрип двери, счастливые вздохи и шепот за стеной. Но нет, дом мирно спал. Патрик и Франсуаза не желали друг друга. Только она, Мадлен, томилась любовью к жизни и молодости… Томилась старая дура на своей просторной кровати времен Людовика XVI с маркой знаменитого мебельщика Жакоба. Долгие минуты, быть может целый час, лежала она, вслушиваясь в тишину. И когда решила, что ей уже не заснуть, вдруг погрузилась в глубокий сон, словно ушла под воду с камнем на шее.
Когда Мадлен открыла глаза, было девять. Она никогда не вставала так поздно. Бросившись к окну, она увидела, как Франсуаза и Патрик, взявшись за руки, неторопливо прогуливаются по церковному саду. Мадлен наскоро приняла душ, причесалась, натянула брюки и свитер и спустилась к ним.
— Надеюсь, вы не стали меня ждать и уже позавтракали!
Нет! Они ее ждали и даже успели сходить к мессе. Франсуаза помогла тетке накрыть на стол: кофе с молоком в больших деревенских чашках, булки, местный серый хлеб, большой кусок масла и — знак наивысшего внимания к гостям — банка домашнего смородинового джема из собственных ягод. Сидя на деревянной скамейке против гостей, Мадлен старалась уловить на их лицах здоровое удовольствие от еды. Но Франсуаза никогда не отличалась аппетитом. Патрик же едва притрагивался ножом к маслу, словно боясь испортить произведение искусства, и намазывал его на хлеб прозрачным слоем.
— Вы не любите масла? — спросила Мадлен.
— Нет, что вы, люблю.
— Ну так берите его как следует!
— Зачем же, этого вполне достаточно.
— Надеюсь, вы не на диете?
— Нет, конечно!
— Ну так ешьте хотя бы джем, уж он-то вам должен понравиться!
Патрик решился взять ложку джема, слегка мазнул им ломтик хлеба и рассеянно поднес ко рту. Полминуты спустя он еще жевал все тот же кусок. Мадлен, еле сдерживая раздражение, гадала, нравится ли ему по крайней мере то, что он так долго смакует. Проглотив наконец, Патрик молча отхлебнул глоток кофе. Ни единым словом не похвалил он приготовленный Мадлен рождественский ужин из омаров и креветок, ни позавчерашний лимонный торт, ни убранство ее дома, ни мебель. Будто подчиняясь какому-то странному проклятию, он жил в мире, лишенном красок, запахов и вкуса! Его своеобразие заключалось в поразительном умении лишать своеобразия все вокруг себя. При нем и Франсуаза становилась сдержаннее обычного. Когда Патрик прижал к губам салфетку, Мадлен вдруг вспомнила, что на фотографии, которую показывала ей племянница, он был изображен с трубкой в руке.
— Мне казалось, вы курите трубку, — сказала она.
— Я бросил курить год назад.
— У Патрика железная воля! — заметила Франсуаза.
Притворяясь восхищенной, Мадлен покачала головой и взяла сигарету:
— Вас не беспокоит, когда при вас курят?
— Ничуть, — ответил он. — Не будь постоянного соблазна, стойкость ничего не стоила бы.
Девушка пожала его руку, лежавшую на столе. Они обменялись ясным товарищеским взглядом.