— Советую оставить место для сладкого! — предупредила Кароль.
Пока Франсуаза меняла тарелки, она принесла стопку облитых ликером блинов в кольце трепещущего синеватого пламени.
— Как жаль, что нет папы! — сказала Франсуаза. — Он так любит блины!
Сердце Жан-Марка сжалось на миг, он украдкой взглянул на Кароль. Та невозмутимо улыбалась.
— Я и ему напеку, когда он вернется! — сказала она. — Давайте ваши тарелки!
Блины оказались удивительно вкусными. К великому удовольствию Кароль и Франсуазы, Даниэль отдал им должное. А Жан-Марк силился изобразить, что веселится не меньше остальных, но слезы внезапно подступили к его горлу.
— Извини, Кароль, — сказал он. — Мне что-то нехорошо. Все-таки придется лечь!
Он быстро вышел, поднялся к себе, упал поперек кровати, зарылся лицом в подушку и разрыдался от пережитого волнения, слабости, угрызений совести и любви.
XV
Из окна своей комнаты Жан-Марк увидел, как Мадлен вылезла из машины, сутулясь под зонтом, который держал над ней Даниэль, и как, огибая лужи, побежала к крыльцу. Жан-Марку сразу стало легче, чему он немало удивился. Наконец-то она здесь, прямодушная, коренастая, надежная. Ребенком ему всегда казалось, что стоит Мадлен появиться, и сразу же воцаряется порядок. И теперь тоже: одним своим присутствием она поможет ему преодолеть эту любовь. Он услышал шаги и оживленные голоса в коридоре. Кароль, Даниэль и Франсуаза провожали Мадлен в комнату для гостей.
— Ну и потоп! — говорила Мадлен. — До сих пор перед глазами так и мелькают щетки дворников! Как у вас тут хорошо! А где Жан-Марк?
— У него грипп, он у себя, — ответила Кароль. — Наверное, спит.
Все заговорили тише.
— А мы-то расшумелись! — шепнула Мадлен. — Надеюсь, у него ничего серьезного?..
Голоса стали удаляться и вскоре совсем затихли. Немного погодя послышался скрип ступенек: семья спускалась вниз.
Жан-Марк взглянул в зеркало: бледный, глаза тусклые. Он машинально снял халат, натянул пушистый коричневый свитер, нашел в шкафу желтый шелковый платок, повязал его на шее. Все-таки странно, перед кем он собрался франтить? Потом провел рукой по чисто выбритому подбородку и вышел из комнаты.
Вся семья была внизу. В камине ярко пылали дрова. Жан-Марк поцеловал Мадлен, заверил ее, что почти здоров, и стал расспрашивать, как она доехала.
— Превосходно, — ответила Мадлен, — а вот выбраться было не так просто. На Пасху в Туке всегда появляются клиенты. Но к счастью, моя соседка, госпожа Гурмон, согласилась на несколько дней заменить меня в магазине…
Мадлен остановилась, чтобы закурить, с удовольствием затянулась, выдохнула дым через нос и продолжала:
— А как поживает госпожа Тьер?
— Ох уж эта госпожа Тьер! — пожаловалась Кароль. — He напоминайте мне о ней! Она теперь приходи только по утрам, и меня это вполне устраивает. Такая копуша! Если б она торчала тут до вечера, я бы этого не перенесла!
— А кто же готовит?
— Я. И совсем неплохо получается.
Кароль повернулась к «детям», как бы призывая их в свидетели. Глаза ее, обежав всех, остановились на Жан-Марке. Его точно обожгло. Зачем она смотрит так настойчиво? Да еще при всех! Разве она не решила, как и он, положить конец этому безумию? Как она хороша сегодня! Но безмятежное спокойствие, которым светилось ее лицо, страшило Жан-Марка. Вместо того чтобы помочь ему забыть о том, что было, Кароль тешится, соблазняя его все больше. Разве она не видит, как он страдает от этой жестокой и безысходной игры? В полной растерянности Жан-Марк слушал восклицания Даниэля и Франсуазы:
— Блины были потрясающие!.. А курица с грибами еще лучше!
К счастью, никто не заметил взгляда Кароль, даже Мадлен. Плотно усевшись в кресле, она с веселым оживлением наблюдала за племянниками, как всегда после долгой разлуки.
— А не закатить ли нам сегодня на обед наше любимое фондю?
— По-моему, на ночь это блюдо слишком тяжело, — возразила Кароль.
— Наоборот! Фондю всегда едят за обедом! Правда, Маду?
— Уж меня-то упрашивать не придется!
Мадлен оттопырила нижнюю губу с прилепившейся к ней сигаретой и щурилась от дыма.
— А что слышно у Филиппа? — спросила она, протягивая руки к огню.
— Все в порядке, — ответила Кароль. — Как раз сегодня утром я получила от него письмо.
— И ничего нам не сказала! — воскликнула Франсуаза.