- У Марьяны?
- Да. Их две сестры. Живут в собственном домишке. Младшая, Галя, в исполкоме машинисткой работает. Вот та красавица! Писаная. Таких только в Третьяковской галерее можно встретить. Отец их, говорят, был революционером. Несколько лет назад арестован пилсудчиками. Что с ним - неизвестно, жив или казнен - никто не знает… С этим авиатором у Марьяны был роман. А кончился тем, что к майору жена приехала из Воронежа.
Емельян не очень доверчиво посмотрел на своего друга, спросил с подначкой:
- С авиатором роман, ну а с танкистом?
- У Марьяны с танкистом ничего не было, а вот у ее сестренки могло быть, - как будто даже с охотой сообщил Титов. - Встречались мы с Галей. Иногда. Гуляли в парке. Потом я понял, что дело может далеко зайти. Ей жених нужен, а я на эту должность для нее не гожусь.
- Как это понять?
- А так, что невеста у меня есть, дорогой Емеля. Живет в Москве, у Тишинского рынка. Чудесная девушка Оля. Может, не такая красивая, как Галя, и не такая остроумная и бойкая, как Фрида, но, знаешь, Емельян, зато она - самая лучшая девушка в мире. Других таких нет, и, наверное, не будет, пока я жив. Вот так-то, дорогой друг. Весной возьму отпуск по семейным обстоятельствам, поеду в Москву холостяком, вернусь женатым.
…Домик сестер Шнитько Глебову понравился. Во-первых, он стоял недалеко от штаба погранотряда в тихом переулке, который почему-то назывался Огородным. Небольшие огороды в этом городе были почти у всех домовладельцев, независимо от названия улиц. Кроме огородика, где теперь рдели помидоры, тужилась и набухала капуста, во владениях сестер был сад. Это, во-вторых, потому что Глебов очень любил сады. В-третьих…
Но это уж особый разговор.
Обе сестры в восемь часов вечера были дома и ждали гостей.
Марьяна представила сестре:
- Наш новый квартирант. Простите, не знаю вашего имени?
- Всегда все звали почему-то Емельяном. Зовите и вы так, - весело ответил Глебов и добавил: - Емельян Прокопович Глебов.
- Очень приятно, - обворожительно улыбнулась Марьяна. Без белого передника и чепчика она показалась Глебову еще очаровательней. - А вот моя сестренка Галя.
Если бы Емельян знал так стихи Есенина, как знал он Маяковского, то непременно повторил бы известную строку российского соловья: "Я красивых таких не видел…" Но Глебов тогда еще не знал стихов Есенина, потому что их в то время не издавали, и он подумал о Гале все же по-есенински: да, красивей никого в жизни не видел. Не видел потому, что еще не успел: лишь года два-три как начал более или менее разбираться в женской красоте. Но эти годы прошли в стенах военного училища, где единственной женщиной, которую курсанты видели довольно часто, была преподавательница немецкого языка Клавдия Басманова, на фронте, где ему вообще не пришлось видеть женщин, а затем на заставе, где тоже единственной женщиной была Нина Платоновна Мухтасипова, милая, обаятельная жена замполита.
Когда-то для Емельяна Глебова идеалом девичьей красы была Фрида Герцович, маленькая белолицая девчонка с озорным прищуром вишневых глаз и обольстительной улыбкой. Фрида была почти невестой его друга Ивана Титова, и засматриваться на нее Емельян не смел.
Галя чем-то напоминала Фриду: должно быть, античным овалом лица, обрамленного темными как ночь волосами, гибкой изящной статью и маленькой узкой рукой. Глаза у Гали, хотя и не вишенки, а бирюза, тоже напоминали Фридины, особенно когда улыбались. У Фриды они были резко переменчивые: то настороженные, то лукавые, то доверчиво-мягкие, то жестоко-холодные. Они играли, как играет бриллиант своими гранями, и эта игра Емельяну нравилась - в ней таилось что-то неразгаданное. И еще у Гали был Фридин голосок - тоненький, звенящий, со сверкающими переливами - и насмешливый чувственный рот. А в глазах, как у Фриды, - лукавство и властность.
Сестры показали Емельяну его комнату - квадратную, с небольшим окном, выходящим во двор. За окном на грядках цвели астры и флоксы, и на подоконнике в двух вазах стояли свежие астры и флоксы. Все в комнате пахло свежестью: начиная от только что вымытого пола и кончая белоснежным кружевным покрывалом, наброшенным на кровать, приготовленную для нового квартиранта.
- До вас тут жил один военный, летчик, - пояснила Марьяна, внимательно наблюдая за Емельяном: ей хотелось знать, рассказал Титов Глебову о предыдущем квартиранте или нет? Емельян промолчал. Он обратил внимание на то, что двери в его комнате нет: вместо нее - голубая плюшевая портьера. - Нравится вам? - спросила с хитрой, что-то таящей улыбкой Марьяна.
- Хорошо у вас тут, - ответил Емельян и тоже улыбнулся. Щедрая, доверчивая натура, он никогда не отличался расчетливостью и говорил, что думал. Ему, человеку, никогда не знавшему домашнего уюта, здесь нравилось все, даже плюшевые портьеры.