Больных на очереди не было, но он все же ушел, сказав, что попозже увидимся у меня дома.
- Захар в гости пригласил, - добавил он. - Как там Машенька, совсем поправилась?
Для дочки Плуговых у него нашлась коробка леденцов. Когда я подходила к дому, Игнат Ульянович колол дрова и болтал с Машенькой, которая бойко рассказывала ему о новостях детского сада и задавала самые неожиданные вопросы, потому что дяденька Игнат никогда не уклонялся от ответа, не говорил "не знаю", а объяснял интересно, занятно и, главное, серьезно. Дети это чувствуют. Маша спрашивала:
- А почему березка маленькая и кривая? Некрасивая. Кто ее погнул?
Игнат Ульянович посмотрел на уродливую, скрюченную в три сугибели одинокую березку, воткнул топор в чурбак, ответил:
- Мороз, Машенька, и ветер.
- А ей очень холодно? - спросила девочка.
- Очень. Разве тебе не холодно?
- Мне нет, я в валенках и в шубке. И варежки у меня.
- Вот видишь, Машенька, березку холод согнул, изуродовал под бабу-ягу. А людей нет, потому что мы с тобой сильнее березки, правда? Варежки теплые надели, дров наколем, печь протопим, и никакой мороз и ветер нам не страшен. Верно?
Девочка молчала: она думала, должно быть, над тем, какой сильный человек - ему ничто не страшно. Я тоже думала о том же, только не о человеке вообще, а совсем-совсем конкретно - я думала о мичмане Сигееве: таких жизнь не изуродует, какова б она ни была, такие, наверно, пройдя трудности, становятся еще красивее.
Потом мы сидели в хорошо натопленной комнате Плуговых, не спеша пили крепкий чай и разговаривали о наших оленецких делах. О своей службе и о себе Сигеев говорить не любил, лишь сообщил, что через месяц уволится с флота. А вообще он больше расспрашивал, чем рассказывал. Только когда зашла речь о Новоселищеве и когда я передала его слова о том, что, дескать, вот "целинники-новоселы понаехали, а осваивать нечего", Игнат Ульянович вдруг изменил своему постоянному спокойствию, вспыхнул, побагровел, белесые брови сжались.
- Вы меня простите, Ирина Дмитриевна, но так говорить может либо дурак, либо ограниченный человек, - не сказал, а выдавил из себя Сигеев.
- Вообще он, может, и не дурак, но для председателя он не умен, - поправил Захар.
- Насколько мне известно, - горячился Сигеев, - ваш колхоз создавался для лова семги. Почему вы ее не ловите?
- Снастей нет, - сказал Захар. - Так председатель объясняет. А я считаю, что и семги нет. Перевелась.
- Перевелась? - пытливо переспросил Игнат Ульянович. - А может, перевели? Браконьеры перевели, тюлени пожирают тонны семги. Почему? Почему не истребляете тюленей, а заодно и двуногих, которые глушат семгу толовыми шашками? Посчитайте, какая была бы доходная статья для колхоза. Сотни тысяч рублей в год! Это раз. А теперь возьмите гагу. Она водится только у нас. Нигде: ни на Кавказе, ни на Украине, ни под Москвой - гаги нет. Государственная цена килограмма гагачьего пуха семьсот рублей. Из одного гнезда можно брать в среднем двадцать граммов пуха. А если у вас будет, предположим, пять тысяч гнезд - это сколько же? Ну, вот считайте - это семьсот тысяч рублей в год.
- Гага не наша, есть же государственный заповедник, - сказал Захар.
- В Карлове-то? Какой это заповедник - слезы одни. Знаете, сколько собрали они в этом году? Восемьдесят килограммов пуху. А почему? То же, что и с семгой, - истребляют гагу хищные птицы, которых надо стрелять, истребляют браконьеры. Посмотрите весной, что делают, гады: собирают не только чаечьи, а и гагачьи яйца. Мол, они вкусней чаечьих. А каждое яйцо - это же птица, это сто сорок рублей в год дохода.
Сигеев горячился, и в то же время я чувствовала, что говорит он о вещах, давно и хорошо продуманных им, взвешенных.
- Хорошо, есть заповедник, государственный. Пусть. А вы разводите своих, колхозных гаг. - Он сделал паузу, посмотрел на нас, ожидая удивления: но ни Плуговы, ни тем более я не удивлялись, потому что не знали, можно разводить дикую гагу в домашних условиях или нет. Мы вообще ничего не знали об этой удивительной птице, кроме того, что на одеяло требуется восемьсот граммов гагачьего пуха и тогда под таким одеялом можно спать на любом морозе - не замерзнешь. - Можно, все можно. В Карлове мне старик один рассказывал: пробовал разводить - получается. Привыкают к человеку, как домашние гуси. И кормить не надо, сами кормятся морем. Вот вам еще статья дохода. Дальше смотрите: вокруг Оленцов в горах пять пресных водоемов, я не считаю мелких, которые вымерзают зимой, я говорю о крупных. А это же тонны форели, гольца, палии, белорыбицы. Это вам не треска и даже не селедка - это же деликатес.