— У г-жи такой-то… не-за-кон-но… ро-дил-ся…
И, быть может, усмехался.
Но это было решительно всё равно.
«Г-жи такой-то», которую диффамировал документ, дворник не знал. А что касается меня, то за двугривенный он кланялся мне как самому законнорождённому
Тебя зовут «трагическим документом», приятель. Но повлёк ли ты за собой хоть одну трагедию?
Одну — да.
Это было, когда умирал мой отец.
Около него стояла его жена, законные дети.
А он, говорят, томился и говорил гаснущим голосом:
— Не все… не все…
Незаконного не было. Незаконный не имел права войти.
Да если бы и вошёл, — не велика радость!
Моего отца звали Иваном, меня зовут по отчеству Петровичем. Фамилия моего отца была Икс, моя — Игрек.
Если бы мой отец пришёл и сказал:
— Запишите ребёнка на меня, Он мой. Я хочу, чтоб он носил моё имя.
Ему бы ответили:
— Невозможно.
Мой отец был мещанин.
— Почему же я не могу передать моему сыну моего звания?
— Потому, что невозможно, чтоб титулы графов, баронов, князей передавались незаконным детям.
У моего отца ничего не было.
— Почему же я не могу дать прав своему ребёнку?
— А потому, что есть богатые люди, и их законные дети могут потерпеть при таких порядках!
Так, мещанам нельзя признавать своих детей, потому что на свете есть графы, бароны и князья.
Бедняк должен быть лишён родительского права, потому что на свете есть богатые люди.
Закон охраняет титул графов, князей и баронов, наследства богачей — и для этого лишает самых законных, самых естественных прав крестьян, мещан, ремесленников.
Как будто нельзя просто сделать каких-нибудь изъятий для титула!
Иди обратно в портфель, мой старый, обветшалый друг.
Твоё «ужасное» значение ей Богу преувеличивают!
Я, протаскавший тебя 36 лет, не могу на тебя пожаловаться.
Ты мне не причинил никаких неприятностей. Ты мирно лежал в портфеле.
Что в тебе написано, известно мне, небесам да дворникам.
Но вот общество, то самое общество, которое вопит:
— Ах, бедненькие незаконнорождённые!
Оно причинило мне в детстве слёзы, в юности огорчение, теперь возбуждает моё презрение.
Дворники, для которых слово «незаконнорождённый» позорно, получали двугривенный и молчали.
Общество, для которого «в слове незаконнорождённый, конечно, нет ничего, ничего позорного», шушукалось, шепталось, передавало эту сплетню.
Это слово я читал не в документе — документ был спрятан в портфеле, — я читал его в ваших глазах, господа.
— Вы знаете?.. Он…
И это меня злило, бесило, как теперь возбуждает во мне к вам презрение.
Вы кричите:
— Ах, уничтожьте этот бессмысленный термин в документе!
Да на кой же шут вы-то, вы придаёте такое значение «бессмысленному термину»?
— Уничтожьте в документе, и прекратится в жизни.
Вы, кажется, и от предрассудков хотите освободиться через участок?
Почему не привести этого «компетентного мнения» заинтересованного лица?
О нём говорят.
Значит и он имеет право голоса.
Право отца
Герой дня…
У него ни одного зуба, почти ни одного волоса.
Но это не балетоман. Это обыкновенный младенец.
Ему всего несколько минут отроду.
Ему только что отрезали пуповину, и акушерка дала ему хорошего шлепка, чтоб он подал голос.
Младенец заорал благим матом.
И в ту же минуту к нему приближается компания очень важных и очень почтенных людей.
На лицах одних написана суровость и непреклонность. На лицах других — кротость и мягкость. Есть даже такой, который почему-то хнычет.
— Как его заклеймить?
Люди с непреклонностью на лице говорят:
— Незаконнорождённым! Поставим ему эту печать.
Люди, на лице которых написана кротость, мягко возражают:
— Ну, зачем «незаконнорождённый»? Поставим просто «внебрачный» Как-то мягче, приятнее, музыкальнее! «Незаконнорождённый» — точно удар барабана, «внебрачный» — словно меланхолический свист флейты. Ей Богу заклеймим его «внебрачным» Нежно и музыкально!
Всхлипывающий господин протискивается вперёд, всплёскивает руками и начинает как-то умилённо и восторженно кривляться.
— Младенчик ты мой радостный! Ангельская твоя душенька! Личико-то! Личико! Словно печёное яблочко! Съесть тебя хочется! Ножками-то, ножками, апельсинчик, так и сучит, так и сучит!
Читатели, может быть, узнали уже в хныкающем господине известного философа г. Розанова.
Г. Розанов приставляет палец ко лбу и очень глубокомысленно говорит:
— Гм… Заклеймите вы его «незаконнорождённым» или «внебрачным», собственно говоря, всё одно! Одинаково обидно. И всякий поймёт, в чём дело. А вот что…