Поднимаю голову и вижу, как она смотрит мне в глаза. С мольбой не переходить черту.
Киваю, как бы обозначая, что и пальцем ее без согласия не трону, несмотря на дикое желание. Желание, что я испытываю к одной-единственной, конкретной женщине, которая была моей женой и которую я так тупо потерял…
— Забудь обо всем. Пообещай, что забудешь. Ничего не было.
— Я так и понял, — соглашаюсь, но все мои дальнейшие действия противоречат словам. Потому что я ее обнимаю.
— Миш, я же серьезно, — Дашка выворачивается и отползает к краю кровати.
— Я тоже.
— Это не смешно.
— Согласен. Скорее, грустно.
— Зачем ты прилетел? Поиздеваться? Тебе доставляет это удовольствие?
— Нет. Удовольствие мне доставляет другое, — многозначительно смотрю на ее ноги.
Даша закатывает глаза, отталкивается от матраса и выпрямляется.
— Это все какой-то дурной сон.
— Ты так чувствуешь?
Иду за ней следом, в ванную, где жена открывает кран и начинает мыть руки. Несколько раз намыливая их гелем.
— Я не знаю, что я чувствую. Мне сложно себя понимать сейчас. Я понятия не имею, какие из ощущений реальны, а какие — просто взрыв гормонов.
Опираюсь на стену, складывая руки на груди позади Даши. Смотрю на ее отражение в зеркале.
— Я много думал. Все эти два месяца думал.
— О чем?
— О нас.
— Нас больше нет.
— И мне очень жаль.
— Что? — Даша распахивает глаза, цепляясь пальцами за край раковины. — Нет…
— Да.
— Прекрати этот спектакль. Прекрати мной манипулировать.
Делаю шаг к ней. Аккуратно накрываю ладонями Дашины подрагивающие плечи.
— Это не спектакль. Ты никогда не хотела и не хочешь меня выслушать.
— Никакие слова не изменят того, что с нами произошло. Ты это понимаешь?
— Понимаю. Но не понимаю, почему ты так сильно цепляешься за прошлое.
— Почему?
Дашка разворачивается ко мне лицом, а по ее щекам катятся горючие слезы.
— Правда не понимаешь почему? Это единственное настоящее, что у меня было. Вся та боль, все, что ты сделал вместе с моим отцом. Вы меня убивали, год за годом, Миша. Разве такое прощают? Разве к предателям имеют хоть какие-то теплые чувства?
— Ты боишься признаться себе в том, что…
— Не нужно придумывать то, чего нет.
— А я, кажется, боялся. Очень долго боялся признаться себе и тебе в том…
— Молчи, — накрывает пальцами мои губы. — Ничего не говори. Ты не имеешь на это права. Слышишь? Не имеешь!
— Не плачь, — вытираю ее слезы. — Я просто хочу сказать, что жалею обо всем, что было. О том, как это было. Мне жаль. Прости меня.
Даша шмыгает носом, растирает по лицу слезы и отступает, пока не врезается в раковину поясницей.
— Пожалуйста, я тебя прошу, не надо. Ничего не надо.
Обнимаю ее несмотря на протест. Он слабый, и я его подавляю, иногда это просто необходимо.
— Я постоянно о тебе думаю. О сыне, — глажу ее по спине. — Скучаю по вам. С тобой все было по-другому. С тобой у меня была опора. С тобой жизнь была настоящей. Семья ненастоящая, а жизнь была настоящая… Каламбур. Хотя, возможно, и семья у нас тоже была настоящая, просто мы не хотели в это верить.
— Я не вернусь в эту клетку. Никогда туда больше не вернусь, Миша. Ты можешь мне угрожать, шантажировать. Можешь сломать и снова туда засунуть, только знай, что…
— Я не собираюсь делать ничего из вышеперечисленного. Я просто хочу, чтобы ты позволила мне быть рядом с вами. Не только как отцу твоих детей, но и как другу, как человеку, на которого ты всегда сможешь положиться.
Даша часто кивает. Вытирает слезы, упираясь ладонями мне в грудь.
— Ладно. Хорошо. Но между нами ничего не может быть. Ты, как бы я ни старалась отрицать, большая часть моей жизни. Был и будешь. Но на этом все.
— Я понимаю, — сжимаю ее ладони в своих. — Никогда об этом не задумывался, а теперь понял, что люблю и любил свою жену.
Даша вздрагивает. Поднимает на меня полный ужаса взгляда, и именно в этот момент в комнату забегает Марк.
— А чего вы тут делаете?
— Решаем, куда пойдем ужинать, — тут же включаюсь в диалог с сыном.
— Я хочу рыбу.
— Значит, будем есть рыбу, — аккуратно разжимаю пальцы, что держат Дашкины руки, и отступаю. — Пошли тогда собираться.
— Мам?
Марк удивленно разглядывает Дашу, которая, в свою очередь, смотрит в одну точку. Мы уже минут пятнадцать сидим за столом, и за все это время она не сказала ни слова.
Она делает вид, что меня тут и вовсе нет…
— Мам!
— А? Что? — Даша вздрагивает и переводит взгляд на сына. — Что такое?