— Привет, Карл! — здоровается Егор каждый раз, когда его видит, по десять раз на дню.
— Привет, Егорхен! — отвечает Карл, не вынимая гвоздей изо рта и постукивая молотком.
Он говорит на языке северных рабочих кварталов, с выразительными уличными словечками, которые очень нравятся маленькому Егору, а то, что мама запрещает их употреблять, делает их особенно привлекательными. Еще ему нравится смотреть, как на руках Карла перекатываются тугие мускулы, движутся под кожей, словно живые существа. Но больше всего он любит задавать Карлу вопросы, а вопросов у него много.
— Карл, а откуда у тебя шрам над глазом?
— Это меня чертов француз зацепил штыком, — отвечает Карл ртом, полным гвоздей.
— Как это?
— Ну, война же была, мы сражались.
— У тебя кровь текла? — спрашивает Егорхен с испугом.
Он боится крови. У него часто идет кровь из носа, особенно в жаркую погоду, и ему страшно даже говорить о ней.
— А то, конечно, текла, — спокойно отвечает Карл. — Да это ерунда. Я-то его штыком в бок, да и уложил на месте.
Ребенок испуган не на шутку, а Карл машет татуированной рукой.
— Ты крови не бойся, — учит он, — а то в солдаты не возьмут. Хочешь стать солдатом, когда вырастешь?
— Конечно, хочу! — говорит малыш. — У меня сабля будет, как у дяди Гуго на фотографии.
На втором месте после Карла у Егора бабушка Гольбек. Иногда она приходит и берет его на несколько часов. Она не говорит смешных слов, как бабушка Лея Карновская, не целует его так горячо и не называет всякими глупыми именами. Она приводит его в кирху. Там она опускается на колени и велит ему встать рядом. В кирхе красиво, окна с разноцветными стеклами и всякие статуи, а когда говорят, звук эхом отражается от стен.
После бабушки Гольбек — дядя Гуго. Он очень высокий, выше папы. Дядя Гуго дает Егору посмотреть в бинокль, через него видно далеко-далеко. И разрешает поиграть с револьвером, только сперва вынимает патроны. А еще он рассказывает про войну.
Всегда спокойный, дядя Гуго оживляется, когда говорит о войне. Светло-голубые глаза горят, щеки розовеют. Увлекшись, он забывает, что перед ним ребенок, и разговаривает, как со взрослым. А маленький Егорхен увлечен еще больше. Он обожает рассказы о сражениях и подвигах, любит рассматривать армейские фотографии, на которых дядя в офицерской форме: в высоких ботинках, узких бриджах, с эполетами и в каске. Егорхен хвастается дяде, что у папы тоже есть фотографии с войны, папа тоже был офицером. Дядя Гуго с пренебрежением отмахивается: ерунда! Он был всего лишь военным врачом. Вот он, дядя Гуго, настоящий офицер, обер-лейтенант. Егорхен разочарован в отце, но зато дядей он может гордиться.
— А почему ты сейчас не ходишь в каске и с саблей? — спрашивает он с сожалением.
И попадает в больное место.
— Потому что эти, чтоб их… — начинает Гуго, но тут же вспоминает, что разговаривает с ребенком, к тому же с сыном Терезы. — Ты еще маленький, тебе не понять, — заканчивает он. — Вот вырастешь, тогда узнаешь.
Егорхен хочет вырасти поскорее, чтобы узнать все, что взрослые от него скрывают. Сейчас он больше всего хочет узнать, наденет ли дядя Гуго шлем и саблю снова.
— Может быть, малыш, — говорит Гуго. — Похоже, к тому идет.
Егорхен счастлив, что дядя Гуго опять станет офицером.
— Я тоже буду лейтенантом, — сияет ребенок. — Как ты!
— Не врачом, как твой отец?
Егор презрительно кривит губы. Еще не хватало! Уж лучше быть шофером, или посыльным, или даже трубочистом, который ходит со щеткой из дома в дом. Это ж так противно, совать ложку кому-нибудь в рот или вливать горькую микстуру, как делает с ним его папа.
Дядя Гуго улыбается:
— Смотри, не проболтайся родителям, о чем мы говорили.
— Ни за что! — обещает Егорхен, довольный, что у них с дядей есть секрет.
А бабушка Гольбек велит ему не рассказывать дома, что они были в кирхе.
— Бабушка, почему? Мама не хочет, чтобы я туда ходил?
— Папа будет сердиться.
— А почему он будет сердиться?
— Ну, он этого не любит.
— Бабушка, а почему не любит?
Бабушка хочет что-то сказать, но, спохватившись, уходит от ответа:
— Ты еще мал, не поймешь. Узнаешь, когда вырастешь. Так что смотри, ни слова!
Он не рассказывает, хотя ему трудно держать язык за зубами. Хочется рассказать именно потому, что нельзя. Но он думает о том, что видит вокруг, много думает, особенно по вечерам, когда мама укладывает его в кровать и гасит лампу. Непонятные эти взрослые. Он знает, что у него есть еще дедушка, у папы в кабинете висит его портрет. Но они ни разу не виделись.