— Она приходила, Юлик. Сказала, что больше маме ничем нельзя помочь, уже все методы испробованы.
— Что значит, нельзя помочь? Врач, и такое говорит? Да как она может!
— Она хороший врач, Юлик. И мама ее хвалила. Она действительно делала, что могла. Мама же долго лечилась.
— Да понятно, понятно. И что эта «хороший врач» еще говорит? Что, что теперь делать-то?
— Она говорит, надо принимать реальность и что-то решать.
— А что тут можно решать, я не понимаю? И в каком смысле — решать?
— В смысле ухода за мамой. Так и сказала — зовите детей, решайте. Вам, говорит, Елена Максимовна, нужен организованный и постоянный уход, у вас, мол, семья есть.
— Надо же, какая умная… Какие ценные указания дает…
— Юлик, ты приедешь?
— Приеду, куда ж я денусь.
— А когда?
— Не знаю, пап. Может быть, вечером.
— А почему вечером? Сегодня же суббота.
— Да, суббота. И что? У меня по субботам никаких дел нет, по-твоему?
— Хорошо, как знаешь, вечером так вечером. Только… Мама спит сейчас… Когда проснется, обязательно спрашивать начнет, звонил я тебе или нет… И что я ей скажу? Что ты приедешь, когда все дела переделаешь?
— Пап, ты шантажируешь меня, что ли?
— Да что ты, сынок. Побойся бога. Я просто не знаю, что маме сказать, чтобы она на тебя не сердилась. Ты же знаешь маму, что я буду тебе объяснять, как она…
— Пап! Ты принял с утра, да? Признавайся, было дело?
— Ну… Так, немного…
— Понятно. Знаю я твое «немного». А Жанке звонил?
— Нет еще. Тебе первому.
— Ну так и позвони ей, пусть приедет! В конце концов, тебе с ней надо в первую очередь проблему обсуждать! Это ведь женские дела, в конце концов! Не я же буду вникать в эти всякие… Интимные подробности!
— Да, сынок. Я сейчас ей позвоню. А ты, значит, вечером?.. Так и сказать маме?
— Так и скажи! Все, пап, давай… И не пей больше сегодня, я тебя умоляю.
Нажал на «отбой», сунул телефон в карман халата. Подтянул пояс, нервно прошелся по комнате. Вернее, по тому пространству, что осталось от комнаты. Закуток. Он живет в закутке, называемом квартирой, да! Это ж как надо было извернуться в свое время, чтобы установить перегородку в однокомнатной «сталинке»!
А что делать — нужда заставила, когда у тещи случился инсульт и Ольга перевезла ее из родного поселка к себе. На тещин дом сразу покупатели нашлись, и Ольга не устояла, продала. Поначалу предполагалось, что деньги от продажи дома уйдут на расширение жилплощади, хотя бы на двухкомнатную квартиру хватит добавить, но не вышло как-то. Деньги — такая зараза… Текучая, как песок. Чуть расслабишь пальцы, тут же провалятся сквозь них. То лекарства нужны, то целители на горизонте объявятся с обещаниями поставить маму на ноги, то свои родные проблемы назрели, от которых бесплатно не отмахнешься… Тем дело и кончилось: ни денег, ни расширения жилплощади. За перегородкой мама лежит себе и лежит, помирать пока не собирается. Врач говорит — сердце как пламенный мотор. Зато память потеряла и, кроме родной дочери, не узнает никого. Увидев зятя, каждый раз удивляется и строго спрашивает у Ольги:
— Доченька, кто это? Что он здесь делает?
И дальше — пошло-поехало… Как под копирку, одно и то же.
— Это мой муж, мама.
— Муж? Ты что, замуж вышла? Почему мне не сказала? И как его зовут, интересно?
— Юлиан, мама.
— Как?
— Юлиан.
— Что за странное имя — Юлиан… Мне не нравится, Оля. Прогони его, пожалуйста. Пусть уйдет. Я боюсь. Спрячь подальше шкатулку с драгоценностями, Оля! Человеку с таким подозрительным именем нельзя верить!
Он страшно бесился, выслушивая из-за перегородки повторяющийся ежевечерний диалог. Одно только упоминание о драгоценностях чего стоило. Три колечка да две цепочки в пластиковой шкатулке — драгоценности… Человек себя не чувствует, а за пластиковую шкатулку цепляется памятью. Но самым удивительным было то, каким образом у Ольги на всю эту безобразную геронтологию хватало терпения. Однажды он спросил ее прямо в лоб. Она глянула удивленно, пожала плечом, ответила вопросом на вопрос:
— А что, у меня есть варианты? Когда есть выбор, терпеть или не терпеть, можно сколько угодно рассуждать о терпении как таковом. А если вариантов нет… Просто идешь и делаешь, что должен делать. Так-то вот, милый мой. А правда, кстати, почему тебя так по-дурацки назвали — Юлиан?
— Не знаю. Назвали и назвали.
— Мама так захотела, да? В честь кого-то? Вроде нет писателей-классиков с таким именем.
— Ты издеваешься надо мной, да?