Выбрать главу

Танго остановился, чтобы зажечь сигарету.

— Вот это да! — воскликнула Кэрол. — Замечательная легенда! Танго, пожалуйста, расскажите ее с самого начала.

— Да, мисси Кэрол, это замечательная легенда. Она вам понравится, потому что Маанзи такая же молодая девушка, как и вы.

И он начал рассказывать легенду.

Маанзи была дочерью очень могущественного вождя, и ее чудесной красотой гордилась вся страна. Она была легка, как газель, и грациозна, как леопард. А ее большое сердце было наполнено любовью к старикам и детям, к бедным и больным.

Очень далеко разнеслась слава Маанзи, и ее руки просили многие богатые и сильные люди, которых вся страна чтила за охотничью доблесть и выдающиеся подвиги. Красивые мужчины, с черной как ночь кожей, приезжали из-за больших рек и выжженных пустынь, чтобы посвататься к ней. Но Маанзи отвергала всех. Ее сердце тайно принадлежало Сгубу — пастушку, который разделял ее игры с самых ранних лет, когда они, еще не умея ходить, играли на полу в хижине ее отца, и до последних дней, когда они стали назначать тайные свидания, и там, в уединенных местах, звучали мелодии любви и счастья, которые он исполнял на своих самодельных флейтах, и потом низким, мягким голосом пел о вечной любви и преданности.

Сгубу обладал силой льва, быстротой гепарда и осанкой царя. Он был благоразумен, смышлен, красив и добр. Все любили его. Но, увы, и он, и Маанзи хорошо понимали, что сыну пастуха не быть ее мужем. Когда Сгубу играл на флейте и пел свои песни любви, их сердца наполнялись радостью и счастьем, но когда они говорили о будущем и о тщетности своей любви, на них опускалась черная пелена печали и скорби. И им оставалось только бежать в другую страну, где они смогут жить так, как всегда мечтали во время своих тайных свиданий.

— Никогда! — сказала Маанзи. — Никогда я не поступлю так малодушно. Ты будешь моим мужем, несмотря ни на что. И пусть делают со мной что хотят.

И вот Сгубу, надев свою лучшую леопардовую шкуру, взяв с собою копье и щит, отправился к вождю и его советникам просить руки девушки, которой домогались самые могущественные и самые богатые люди страны.

Высокая индаба (совет) состоялась под старой акацией, где назначались все важные собрания. Вождь и советники говорили об урожае, о предстоящих праздниках, о скоте и о многом другом, но совсем не замечали Сгубу, сидевшего поодаль в терпеливом ожидании. Он знал, что весь этот разговор ведется лишь для того, чтобы показать ему, как мало он значит в глазах вождя и всех остальных, и теперь даже та очень слабая надежда добиться руки Маанзи, которую он питал до сих пор, была потоплена в волнах этой пустой болтовни, лившейся из уст вождя и его советников. Но, несмотря на непреодолимые препятствия, вставшие перед ним, он твердо решил сказать свое слово и так же твердо решил вынести все последствия, которые повлечет за собой его просьба.

Когда беседа на минуту прервалась, Сгубу встал. И словно предрассветное безмолвие опустилось на собрание — никто не проронил ни слова. Сама внешность Сгубу, говорившая о достоинстве и силе, требовала внимания и уважения этих людей, сидящих перед ним. Даже птицы и насекомые не смели подать голоса. И тогда, будто отдаленные раскаты грома, прозвучали слова Сгубу:

— О вождь и отец народа! Сгубу — смиренный пастух и сын Мазансгубу — стоит перед тобой сейчас, чтобы в присутствии наших уважаемых и мудрых советников обратиться к тебе с просьбой, хотя это и противоречит всем законам, правилам и обычаям нашего племени.

Сгубу ждал ответа, который позволил бы ему изложить свою просьбу. Ему ответил Маньяти, один из советников вождя.

— Сын мой, — сказал он высоким голосом, — я говорю от имени вождя и от имени своих братьев, собравшихся здесь. Если ты знаешь, что твоя просьба противоречит всем законам, правилам и обычаям нашего народа, то почему ты посмел обратиться с нею? Мы относимся к тебе с большим уважением, — продолжал Маньяти. — На поле брани, в джунглях, на пастбищах и среди наших женщин ты всегда доказывал свою храбрость, силу и ум. Поэтому будет очень досадно, если ты дашь своему сердцу превозмочь рассудок и вызовешь гнев тех, кто тебя уважает. Я, Маньяти, второй человек после нашего могучего вождя, главный советник нашего народа, отец двадцати сыновей, стольких же дочерей, советую тебе, сын мой, молчать, возвращайся к своим стадам, и будем считать, что ничего не произошло.

Маньяти сел, не добавив больше ни слова. Вновь воцарилась тишина.

«Каким же надо быть трусом, — подумал Сгубу, — чтобы послушаться благоразумного Маньяти и вернуться к своим стадам, поджавши хвост, словно побитая собака. Нет, никогда!»