Пинхас получил основательное хасидское воспитание. В 1905 году он переехал в Киев и в течение двенадцати лет жил под чужими именами, скрываясь от призыва в армию. Возможно, что этот опыт наложил определенный отпечаток на его личность и навел его на мысль о выборе псевдонима — «Нистер» означает на иврите «скрытый». У этого понятия есть и мистический смысл: так называют цадика, который еще не «открылся» миру своим учением и чудесами. Как объясняет Дэвид Роскес, американский исследователь творчества писателя, «взяв псевдоним Дер Нистер, столь звучно напоминающий о каббале и еврейской эзотерической традиции, автор сразу заявил о своей принадлежности целой вселенной».[1]
Как многие молодые еврейские писатели, Дер Нистер начал писать на иврите, но вскоре переключился на идиш. Дохода литература не приносила, и он зарабатывал преимущественно преподаванием иврита в школе для девочек и частными уроками. В Киеве Дер Нистер сблизился с молодыми прозаиками и поэтами — Давидом Бергельсоном, Давидом Гофштейном, Лейбом Квитко, Ошером Шварцманом и другими, — которые впоследствии вошли в историю еврейской литературы как «киевская группа». Однако литературный стиль и манера поведения Дер Нистера резко выделяли его на общем фоне. Его стихотворные и прозаические тексты были насыщены мистической символикой, запутаны по сюжету и лишены связи с реальным миром. В отличие от большинства еврейских писателей, он ориентировался не на массовую «народную» аудиторию, а на узкий круг образованных читателей, знакомых с новейшими течениями европейского и русского модернизма.
В 1920 году Дер Нистер переехал в Москву, некоторое время работал в Малаховке в еврейском детском доме для сирот, оставшихся после погромов Гражданской войны, и вскоре покинул Советскую Россию. В 1922 году он поселился в Берлине, ставшем в этот момент мировым центром еврейской литературы. В 1924 году он переехал в Гамбург, где работал в советском торговом представительстве, а в 1926 году вернулся в СССР. Двадцатые годы стали временем расцвета символизма в творчестве Дер Нистера. Его таинственные рассказы, сказки и притчи этого времени собраны в сборники «Гедахт» («Фантазии», Берлин, 1922–1923 и Киев, 1929) и «Фун майне гитер» («Из моих поместий», Харьков, 1928).
В начале 1920-х годов в прозе Дер Нистера доминировал оптимизм. Его героями были загадочные существа, напоминающие фольклорные персонажи, но при этом живущие в мире, сконструированном воображением писателя-модерниста. Они стремились к высоким целям и бывали близки к их достижению; даже при неудачах эти герои не теряли бодрости духа и веры в будущее и продолжали идти вперед. При желании мистические фантазии Дер Нистера, насыщенные каббалистическими образами, но лишенные национальной окраски, можно было истолковать как своего рода революционный символизм. Вероятно, поэтому до конца 1920-х годов среди поклонников писателя были влиятельные марксистские критики, связанные с «киевской группой», Исаак Нусинов и Моисей Литваков, ценившие его изысканный стиль и оригинальную фантазию.
По мере того как идеологическое давление на литературу становилось все сильнее, тон символистской прозы Дер Нистера становился все мрачнее, а разрыв между реальностью и фантазией все глубже. Скандал разразился в 1929 году после публикации рассказа «Под забором» в харьковском журнале «Ди ройте велт» («Красный мир»). Героем этого рассказа был немолодой ученый-аскет, покинувший своего учителя и ставший цирковым акробатом под началом жестокой молодой красавицы Лили. Напоминающий по логике своего построения кошмарный сон, рассказ в символической форме воспроизводил мрачную атмосферу преследований, предательств, публичных разбирательств и общественных судов, которая к этому времени стала частью литературной жизни в СССР.
Дер Нистер стал жертвой идеологической критики, преимущественно со стороны минских адептов пролетарской еврейской культуры Яши Бронштейна и Хаскла Дунеца, обвинивших его в мелкобуржуазном национализме и клерикализме. Он был лишен возможности публиковать художественную прозу, но остался в литературе как переводчик и журналист, получая скромную денежную поддержку от брата из Парижа. Переживаемый писателем кризис имел не только внешнюю сторону. К концу 1920-х годов Дер Нистер все больше ощущал, что символизм исчерпал себя как художественный метод. Он пришел к выводу, что должен написать большой реалистический роман. В 1934 году он писал брату: «Я должен написать свою книгу. Если я этого не сделаю, это будет мой конец. Если я этого не сделаю, я буду вычеркнут из литературы и из жизни живых».[2]