Однако при всей историчности и укорененном в ней символизме «Семья Машбер» повествует также и о современности. Мрачная атмосфера романа усиливается по мере того, как мир вокруг его автора погружается в катастрофу, от 1939 года к 1941-му и далее к 1942-му, году смерти дочери писателя в блокадном Ленинграде. В то время, когда Дер Нистер заканчивал работу над вторым томом, ему все яснее становилась картина уничтожения евреев Европы. К этому времени относятся его первые рассказы из серии «Жертвы», основанные на свидетельствах уцелевших беженцев из оккупированной Польши. Финальный уход Лузи из города можно интерпретировать как единственно возможный вариант выживания в мире, где любая устойчивость является опасной иллюзией.
Израильский литературовед Хоне Шмерук подытоживает значение «Семьи Машбер» как вершины творчества Дер Нистера: «Писатель остался верен своему мировоззрению и выбранному им с молодости пути в литературе. Все художественные достижения Дер Нистера: глубина видения, богатая образность и оригинальный стиль, а также способность запечатлеть историческую реальность еврейской жизни, исчезающую на глазах его поколения, достигли совершенства в этой книге».[5] Творчество Дер Нистера давно и активно исследуется в Израиле, Европе и Америке, его произведения, в том числе и «Семья Машбер», переведены на иврит и многие европейские языки. Среди исследователей и поклонников Дер Нистера бытует легенда, согласно которой автору удалось скрыть от конфискации при аресте третью часть романа. У Дер Нистера действительно были планы написать продолжение романа и довести его до революции 1905 года — об этом свидетельствует незавершенная повесть «В пятом году», опубликованная впоследствии в журнале «Советиш геймланд».[6] Однако третья часть романа «Семья Машбер» вряд ли была написана — скорее всего, речь идет о нескольких последних главах второй части, не вошедших в советское издание 1941 года, но вышедших в Нью-Йорке в 1948 году.
Судьба романа в СССР сложилась своеобразно. После смерти автора роман вышел дважды на идише, оба раза — в неполном издании 1941 года. На русском языке роман, как и другие произведения Дер Нистера, в советское время не издавался. Настоящий сокращенный перевод известного советского переводчика с идиша М. Шамбадала был, по-видимому, подготовлен для русского издания романа, готовившегося во времена «оттепели» в начале 1960-х годов, но так и не увидевшего свет. Текст перевода сохранился благодаря усилиям дочери переводчика.
Дер Нистер является, наверное, единственным крупным советским писателем, чьи произведения до сих пор практически неизвестны русскому читателю (лишь в 2007 году в русском переводе появились две сказочные истории в сборнике «Тяжба с ветром»). Выбранная писателем в начале своей литературной карьеры роль «скрытого цадика» настолько удалась Дер Нистеру, что он сумел остаться незамеченным самыми внимательными российскими историками культуры советского времени. Такое упущение вряд ли случайно. Оно свидетельствует о характерном для российской культуры предрассудке, отводящем идишу место внизу культурной иерархии, на уровне бытового жаргона, юмора, примитивного бытописания. Возможно, что публикация на русском языке одного из значительнейших романов советского времени немного пошатнет этот предрассудок. Если же этого не произойдет, Дер Нистер так и останется для русскоязычного читателя «скрытым» классиком.
Михаил Крутиков
Моему ребенку, моей трагически погибшей дочери Годеле (она родилась в июле 1913 года в Житомире, а умерла весной 1942 года в Ленинграде).
Пусть разбитое сердце твоего отца будет памятником на твоей потерянной могиле.
Пусть эта книга будет посвящена твоей вечно для меня священной памяти.
Твой отец — автор. Дер НистерЧасть первая
I Город N
Город N состоит из трех кругов. Первый круг — самая середина — рынок. Второй: собственно сам большой город с множеством домов, улиц, переулков, задворков вокруг рыночной площади, где и находится большая часть населения. Третий: предместья. Человека, который впервые попадет в N, невольно, хочет он этого или нет, — словно магнитом потянет к рынку, к центру, туда, где все шумит, бурлит, где бьется сердце, пульс города.