«От деда-дворецкого надо избавляться», — к такому выводу я пришла ночью, раздумывая о последующих событиях книги.
Опасно держать рядом этого человека. Он и на убийство может быть способен. А уж тот, кто его покрывает, вообще не гнушается никакими средствами. Дом должен быть местом, где ты больше всего защищен и чувствуешь себя в безопасности, а не минным полем.
И если по возвращении Рейнард будет продолжать винить меня неуважении и непочтении к вырастившему его человеку, при том, что все доказательства его измены и злобности на лицо, я буду крайне разочарована в главном герое. А развод станет еще ближе и желаннее. Пусть вон, Шарлотта забирает себе такого узколобого упрямца! Конечно, не то чтобы он весь такой красавец и умник был мне нужен сейчас, чужое счастье рушить не собираюсь.
— Вы уверены, леди? — четко уточняет Майкл.
Я жалобно киваю. Давай, сильный и умный мужчина, разбирайся! Раз уж не хочешь принимать от женщины помощь. Бери все в свои руки. Я уже все тебе по полочкам разложила.
— Мэри! — кричит товарищ супруга, высунувшись в коридор. — Прикажи запрячь карету!
Аллилуйя, детка!
— Не стоит, мой экипаж ждет снаружи, — мило говорю я.
Глаза у Розье голубые, за стеклами очков в них мелькает негодование.
Да что я сделала? Стараюсь ради блага семьи, ношусь как белка в колесе без обеда, зла на них всех нет! Остается лишь надежда, что однажды труды мои оценят по достоинству.
Вопреки здравому смыслу — мы из одного места направляемся в общий пункт назначения — Майкл Розье тащится в карете позади экипажа герцогини. Меня берут сомнения в его адекватности. Так не хочет дышать со мной одним воздухом? Кому и что он пытается доказать? Правильного ли человека я выбрала?
Примерно через полчаса тряски выходим по очереди на крыльцо поместья.
Дом милый дом.
Это сарказм. Совершенно не чувствуется родным это место. Хотя, я — заблудшая душа, попавшая сюда не по своей воле, не смогу ничто в этом мире назвать родным. Домом ведь зовут место, где живут близкие и дорогие тебе люди. А у меня здесь никого.
Странно, опять пусто. Где все пропадают, почему слуги совсем ни во что не ставят хозяйку?
— И часто так? — оглядывает темный вестибюль Майкл, его голос разлетается эхом.
— С завидной тенденцией стать традицией, — пожимаю плечами.
Поднимаемся наверх. Мужчина идет сзади.
Кабинет дворецкого на втором этаже. Там он, по идее, должен хранить личные дела работников, контракты на поставку товаров и продовольствия, сметы и прочее. Потому что после хозяина и хозяйки дома, именно дворецкий решает все домашние вопросы, слуги в случае чего сначала бегут к нему.
Я уже собираюсь перешагнуть последнюю ступеньку и пересечь коридор, чтобы словно служебная собака, взявшая след, привести Розье к месту преступления, как сверху доносится какой-то шум. Мы замираем на месте.
— У вас гости?
— Нет, — качаю головой, переглядываясь с мужчиной.
Только Эдвард должен быть дома…
— Никто же не в курсе, что вы видели вчера и о чем поспешили мне рассказать?
Теперь киваю.
Ирма дрожит еще сильнее. Это Майкл настоял, чтобы она пошла с нами, а не осталась в карете, как предложила я. Он сказал, что пусть лучше служанка будет у нас на виду, тогда она не сможет никого предупредить. Своему кучеру Розье приказал отправляться в конюшню вместе с моим извозчиком и не спускать с него глаз.
Мы преодолеваем, перестраивая маршрут, еще один лестничный пролет и оказываемся на третьем этаже, где располагаются жилые комнаты и идем на звук.
Шум доносится из спальни Эдварда. Меня охватывает неприятное ощущение. Дом пуст, звуки, похожие на…
Розье тянет за ручку. Она не поддается. Тогда этот мужчина, довольно высокий и широкий в плечах, отходит назад, и с разбегу ногой выбивает дверь.
Очуметь.
Эдвард стоит на коленях, голый по пояс.
Хлыст в руках дворецкого был причиной множества красных отметин на его спине. Уоллис замирает, пойманный с поличным, но ничуть не осознающий своей вины. В его глазах абсолютное помешательство.
— Вы что творите? — рычу я.
— Воспитываю! Господин наделил меня правом самостоятельно принимать решения в вопросе воспитания и дисциплины его младших. Из третьего господина необходимо выбить эту дурь! — визжит дед праведно.
Эд поднимает голову. Не могу подобрать слов, чтобы описать этот взгляд. Блеклый, смиренный и тщетно пытающийся скрыть стыдливость.