Я почти побежал к сараю. И вдруг заметил человека, бежавшего рядом со мной. Это был Гриша. Он преследовал меня, как в детстве.
X
Мать была прикована к постели. Вот когда начало сдавать ее сердце. И я был виноват в этом.
Гриша переселился ко мне. Как только наступало утро, мы вместе спешили к матерям. И как бы рано мы ни пришли, они не спали. В хате всегда было много людей, как в колхозной конторе.
Забот у всех хватало. Надо было одновременно и хаты отстраивать, и навоз вывозить на поля, и собирать удобрения, семена, и чинить телеги… Порой я суетился, не зная, за что приняться в первую очередь. Гриша останавливал меня где-нибудь посреди улицы и, кладя руку на плечо, нарочито строго говорил:
— Опомнись, Андрей, надо же пораскинуть умом, что раньше делать. Главное — не суетись. Помнишь Сидора Захаровича?
Мы распределили обязанности: взрослые возили камыш и доски, месили глину в круглых ямах. Ребята собирали части машин. Тут уже Степа проявил себя. Он и Наташа так привыкли к тетке Варваре, что поселились в Сороках. Каждый день Степа с ребятами обнаруживал десятки деталей.
Вместе с матерью приехала Софья. Мы теперь величали ее Софьей Сидоровной. Она стала настоящим механиком и трактористом. Оставив ребенка у тетки Варвары, превратившей одну половину своей хаты в детские ясли, она по целым дням работала на колхозном дворе. Незаметно все восстанавливалось…
Мать привезла семена, но все же ребята продолжали носить откуда-то по горсти овес, кукурузу, свеклу. Однажды девочки принесли несколько мешочков с какими-то странными черными семенами. Я невольно переглянулся с Гришей. При всех моих агрономических знаниях я не мог постигнуть, что это за семена. И мой словарь-справочник не мог мне помочь; я решил лучше промолчать. Между тем Гриша простодушно спросил, обращаясь к одной из девочек:
— Что это за культура? Гречиха?
— Ой, шо вы! — сказала девочка, снисходительно улыбаясь. — Це не культура. Це будут цветы — гвоздыки.
Тетку Варвару нельзя было узнать. Она так заботливо ухаживала за доверенными ей малышами. Если бы только мог увидеть ее теперь дядька Никита!..
Полевой сидел по вечерам в сельсовете, а днем вместе с ребятами и колхозницами заготовлял лес, снопы из камыша, собирал уцелевшие рамы и куски стекла. Постепенно возрождалось наше село.
Как-то он раздобыл гармошку и заставил меня играть, «чтобы веселее было работать». Тем, кто работал лучше других, он лично преподносил «чарку». Но люди и без поощрения работали и днем и ночью.
Едва успевали починить стенку, как уже начинали белить ее; еще не были закончены дымоходы, а печи уже затапливались. Люди спешили. По всему селу летал легкий камышовый пух. Тут и там белели щепки, радовали глаз сверкающие на солнце новые стекла окон. Издали совсем незаметно было, что они сложены из осколков.
Мать была еще очень слаба, но она управляла колхозом, не вставая с постели. Она знала все, что делается в селе. Знала точно, где еще не выкошен камыш, у кого не хватает глины…
Отстраивая хаты, мы в свободное время ходили по лугам и лесам, собирали все, что годилось на корм для скота. Ведь мать распорядилась пригнать оставшихся где-то в русском колхозе «Луч» коров и лошадей.
Мы заверили ее, что корма будут, и она приняла такое решение. «Заживем! — воскликнула мать, взглянув на меня, и тут же спросила: — А ты чего так насупился? Радоваться надо, что жизнь налаживается».
Мог ли я скрыть от матери то, что творилось в моей душе? Я знал, что скоро встречусь с Настей Максименко, потерявшей свою единственную дочь. Что я ей скажу? Как мне утешить ее?
И что греха таить: я вдруг почувствовал и неловкость, и стыд. Да, мне было стыдно. Ведь возле меня все время вертелась Наташа. Полевой в шутку называл ее моей невестой. Мать тоже начала интересоваться этой девушкой, работавшей наравне со всеми в нашем колхозе. Наташа и не помышляла о возвращении в родное село. Неужели она в самом деле надеется, что я… Нет, об этом даже думать не хочется…
Я не могу забыть Нину. Если бы она жила, мы непременно поженились бы после войны. В этом никто не сомневался. Этого хотела и ее мать — Настя Максименко. И вдруг она увидит Наташу. И кто-нибудь при ней (пусть даже в шутку) назовет эту девушку моей невестой… Да ведь и впрямь можно сгореть от стыда…