— Если я уеду, ты назовешь меня трусихой, да?
— Нет, я назову тебя умницей.
— А умные разве не трусят?
— Умные не делают глупостей.
— А что ты называешь глупостью?
— То, что ты здесь осталась.
— Я осталась потому, что жалко тебя. Ты плохо видишь, Андрей. Стоит потерять очки — и тебя курица обидит.
— Ты меня не обидишь, — огрызнулся я, чувствуя себя глубоко задетым. — И вообще, оставим этот разговор. Можем не встречаться, если я тебе неприятен…
Нина засмеялась:
— Расскажи еще девять сказок, и перестанем встречаться.
— Уедешь?
— Ага… — тихо, нерешительно произнесла Нина.
Ночью мы слушали радио. В сводке говорилось о зверствах фашистов. Они поганили нашу родную землю, грабили и убивали людей. Мы узнали, что гитлеровцы приближаются… Я заговорил об их жестокости, надеясь, что Нина немедленно уедет. Но она не заботилась о себе, хотя в глазах ее, всегда искрившихся весельем, появился страх.
— Неужели так и кончится наша жизнь? — шептала она. — Разве фашисты Сильнее нас, Андрюша?
— Не сильнее… Красная Армия их разобьет.
— Но наши отступают.
— Отступают, пока окрепнут. А потом как ударят!.. Думаешь, народ допустит, чтоб немцы долго оставались на нашей земле?
— Народ… — прошептала Нина. — Какое это слово, Андрей! Подумать только, какая это сила — народ. Как же нас много! Правда, Андрей?
— Да, много нас… Очень много…
— И я так думаю, что, если весь народ поднимется, Гитлеру несдобровать…
— Да… несдобровать…
Мы верили… мы горячо верили, что народ не допустит, чтобы Гитлер поганил советскую землю. Есть у нас сильная партия. Есть Красная Армия… Они все силы свои соберут и уничтожат фашистов. Снова оживут поля, захваченные разбойниками. Вся Украина снова расцветет…
В душе моей уже новая сказка зрела… Сказка о родной земле, о том, как наша земля горит под фашистскими танками. Я будто своими глазами видел это: земля под вражеским танком как вспыхнет — он и расплавится…
— Через восемь дней ты уедешь, — сказал я Нине.
— Через девять…
— Сейчас я тебе расскажу новую сказку.
Вместо того чтобы обрадоваться, Нина обиделась.
— Ты так спешишь, словно я тебе уже надоела.
Я пошутил:
— Да, хочется поскорее избавиться от тебя.
— Противный…
— Слушай… Я хочу рассказать…
Нина перебила меня с отчаянием:
— Не надо, Андрей.
— Но почему?
— Я и так уеду.
XVI
Сколько раз я ошибался! Думал, что Максим — плохой вояка, а он оказался настоящим бойцом. Нину считал трусихой, но она так смело вела себя во время первого налета фашистов, сбросивших зажигательные бомбы на нашу станцию. Я не узнал ее. С какой-то злостью накидывалась она на бомбу и не успокаивалась, пока страшный, брызжущий огнем металл не почернеет.
Выходит, что я и Анну Степановну не знал.
Она хорошо изучила небо. Вместе с нами, своими учениками, она любила путешествовать в мировом пространстве. Она научила меня любить и понимать вселенную… Но я никогда не думал, что она будет учить меня воевать. Однако она первая начала стрелять по самолету из винтовки. Мы дружно поддержали ее, и воздушный лихач, пытавшийся обстрелять нас из пулемета, позорно бежал.
Наконец настал день отъезда Анны Степановны. Прощаясь, она сказала:
— Если бы не Олег, я осталась бы с вами, ребята.
Она словно оправдывалась. Хотелось обнять ее и расцеловать, но я постеснялся это сделать при Нине.
Внезапно она сама сказала:
— Ну, Андрей, поцелуемся.
Я покраснел. Нина отвернулась, чтобы не видеть нас.
— Эх, молодежь! — сказала Анна и, не дав мне опомниться, быстро и крепко поцеловала меня в обе щеки. На глазах у нее выступили слезы. Однако, уходя, она весело проговорила: — После войны, ребята, мы с вами так еще потанцуем… Только воюйте крепко, чтобы война скорее окончилась.
«Только воюйте крепко, чтобы война скорее окончилась», — мысленно повторил я и посмотрел на Нину. Смущение ее прошло, она глядела на меня такими ясными и горячими глазами, что во мне кровь забушевала. Хотелось совершить необыкновенный подвиг. И, не скрою, хотелось, чтобы Нина гордилась мною.
Она доверчиво прижалась ко мне плечом; я почувствовал, что не выдержу и поцелую ее… Нина вдруг потянулась ко мне. В этот момент послышался шум самолета. Фашистские хищники снова налетели на нашу станцию. В поле, за водокачкой, уже громыхали фугасные бомбы. Я крикнул Нине:
— Иди в траншею… Быстрее же… Ниночка!