«Ах ты, славный мой, — подумал Максим. — Я бы тебя всю жизнь кормил. Я бы столько хлеба насеял, что хватило бы для всех — и для солдат, и для поэтов, и для звездочетов».
Ярость охватила его. Он вдруг почувствовал, что не может здесь оставаться, пока гитлеровцы родную землю поганят. «Мстить, мстить!» — почти кричал Максим, бродя по улице.
Утро следующего дня было солнечным. Дети, как всегда, играли на циновке, Анна Степановна стояла на табурете вся в белых брызгах. Она макала щетку в ведро с разведенным мелом и старательно белила потолок.
— Что это ты затеяла? — спросил Максим. — Этот дом все равно покинуть надо. Я тебя и малышей с собой заберу.
— Да что ты?!
Анна Степановна замерла, как изваяние, на табурете. Только щетка ее была натуральной: от нее отрывались, падая на пол, тяжелые белые капли.
XIV
Много дней они ехали поездом, но дорога не утомляла Максима. По утрам он выбегал на остановках из вагона, чтобы запастись для «всей семьи» кипятком. Он жадно слушал радио и затем рассказывал новости Анне Степановне, малышам. Красная Армия продолжала наступать, неудержимо двигаясь на запад. Максим не скрывал огорчения, что сам в такое время находится «не у дел»…
Он уже распрощался с костылем, хотя еще прихрамывал, и был уверен, что ему удастся снова попасть на фронт.
Приехали они в воскресенье, и Максим был удивлен, найдя в доме только Настю, сидевшую за столом, на котором лежала географическая карта.
В руках Насти был большой красный карандаш, которым она старательно водила по карте. Она так увлеклась, что не заметила, когда гости вошли в комнату. Услыхав голос Максима, она подняла голову и смутилась. Максим шутливо вытянулся, приложив руку к козырьку:
— Здравствуйте, Настя Васильевна. Вот мы и прибыли… Целый десант.
— Ой, мои дорогие! — воскликнула Настя. — Да мы ж все жданки уже поели. Здравствуйте, Максим! Всех… всех поцелую. А теперь садитесь, завтракать будем…
Максим огляделся: на плите румянились маленькие пирожки; в огромной кастрюле клокотал компот. Можно было подумать, что здесь ждали гостей, хотя он и не предупредил (не мог предупредить) о дне приезда. Тем не менее даже у Насти был праздничный вид.
Она смущенно сложила карту, спрятала карандаш. Максим пошутил:
— Я вижу, вы стратегией занялись.
Настя улыбнулась:
— Смотрю, куда наши дальше пойдут.
— А-а… — протянул Максим и снова окинул взглядом покрытый белой скатертью стол, горы пирогов, патефон. — Да вы и в самом деле гостей ждали? Нас или не нас?
— И вас… Только не сегодня, — сказала Настя и, глядя на озабоченного Максима, почти хвастливо прибавила — У меня теперь большая семья, Максим. В будни мои сынки и дочки в интернате, а по воскресеньям домой приходят. Я такой обычай завела, чтоб не забыли материнской ласки.
— Сироты?
— У нас нет сирот, — строго возразила Настя. — Смотри не проговорись при детях!
Максим подумал, что сейчас мать приведет ребят. Это даже лучше, что в доме ребята будут. Ведь он должен сказать о возвращении на фронт.
Неожиданно веселой оравой ворвались в комнату дети: шесть мальчиков и четыре девочки. Настя радостными глазами следила за каждым движением своих «сынков» и «дочек», угадывая малейшее их желание. Подкладывая пироги на стол, за которым они разместились, она сказала:
— В интернате пирогов не пекут. Так воны дома заказывают.
— Дома?
— Дома, — подтвердила Настя. — Надо, шоб каждый из них дом чувствовал, семью…
Максим спросил:
— А где же это мать загулялась?
— Як це де? — сказала Настя. — Разве ты не знаешь? Я думала, шо тебе уже все рассказали, раз ты молчишь. Катерина ж в Сороки поехала.
— В Сороки? Почему такая спешка? Могла бы нас дождаться.
— Куда там! Як тилько прийшла бумажка из райкома, она всю ночь и спать не могла. Тягло забрала и поехала. А я своей очереди жду не дождусь… Если бы Катерина знала, шо Андрей жив, она пешком побежала бы в Сороки.
— Андрей?
— Эге ж. А ты и про Андрея не знаешь? Катерина уехала, а на другой день письмо от Андрея пришло. Яке счастье, господи!
Максим смотрел на Настю, как на безумную.
— Андрей? Наш Андрей?
— Ну а чей же? — сказала Настя, и глаза ее заблестели. — Если бы я могла, на крыльях вслед за ней полетела бы… А то ж сердце не выдержит, когда враз сына увидит.