— Николь, милая, — позвала Моника, с трудом пытаясь притвориться, что ничего не случилось. — Просыпайся, дорогая. Хочешь жвачку? — Она мягко потрясла ребенка, потом встревоженно стала тормошить дочурку. — Она не просыпается! — Словно обезумев, она схватила Зака за рукав. — Она не просыпается!
Паника охватила и Зака. Недремлющий кошмар мгновенно вернулся из тех далеких дней. Мэдди, его маленькая драгоценная Мэдди, слабая, ни на что не реагирующая. И холодная, такая холодная…
— Моника! — Подбирая место для посадки самолета, Зак сумел найти секунду, чтобы накрыть своей рукой ледяную руку Моники и заглянуть ей в глаза. — Послушайте меня. У нее жар. Она глубоко уснула, а может быть, даже без сознания. Но она жива. И я не позволю — вы слышите меня? — я не позволю ей умереть!
Еще один несчастный взгляд Моники, и он не в силах будет вести самолет. Немедленно взять себя в руки!
— А теперь держитесь покрепче, хорошо? Мы садимся. Я постараюсь приземлиться мягко. Нас будет ждать доктор. Я обещаю. — Зак говорил отрывисто, манипулируя рычагами управления.
Оцепенев, Моника закивала, а ее рука тем временем пробиралась к Николь, чтобы потрогать безжизненные пальчики дочери. Они были теплыми, даже горячими. Это успокаивало и пугало одновременно.
Когда они приземлились, их встречали Дик Макбрайд и Митч Гордон, младший сын Ады, а также доктор Кунц с чемоданчиком. Зак выпрыгнул из кабины самолета и быстро обогнул нос «сессны», чтобы помочь Монике выйти. Затем кивнул доктору.
— Сюда, док. Помогите мне. — Она ни на что не реагирует, — прошептал он доктору, когда им удалось осторожно вынести девочку из кабины.
Заднее сиденье большого старого «мерседеса» доктора было очень удобным для маленькой девочки, закутанной в несколько шерстяных одеял.
— Я поеду с вами. Подождите! — Моника, боясь, что врач уедет без нее, прыгнула на пассажирское сиденье и захлопнула дверцу.
Доктор улыбнулся ей по-отечески:
— Постарайтесь так сильно не волноваться, моя дорогая.
Легко ему говорить! Моника мельком глянула в окно. Вокруг было очень пустынно, даже для Аляски.
— Это кадьякский аэропорт? — спросила она, не в силах скрыть тревогу в дрожащем голосе.
— Конечно, нет! — рассмеялся доктор. — Это владения Закариуса Робинсона — Виндемиер.
— Что же сейчас вас беспокоит? — Зак прислонился спиной к двери, которую он только что закрыл за доктором. Моника металась взад-вперед по комнате, видно было, что она на грани истерики. Зак внезапно почувствовал непреодолимое желание заключить молодую женщину в свои объятия и утешить. Однако он придал своему голосу побольше строгости и спросил: — Вы разве не слышали, что сказал доктор Кунц? Самое страшное уже позади. Спит она сейчас нормально и…
— Но он сказал, что ее нельзя никуда перевозить до тех пор, пока она не поправится! — прервала его Моника. Она в волнении размахивала руками. — Неужели вы не понимаете, что это невозможно?
— Не понимаю. Здесь много комнат. Через несколько часов сюда прибудет Ада. — Зак отошел от двери и направился в сторону кухни. — Я умираю с голоду. А вы?
Моника поспешила вслед за ним.
— Мы не можем оставаться здесь!
— Почему не можете? — Зак заглянул в холодильник. Самое лучшее, что он может сделать, — это остаться спокойным самому. — Здесь ветчина, сыр, ливерная колбаса…
— Ливерная колбаса? — Моника дала сбить себя с толку и вздрогнула от этого.
Зак приподнял бровь, потом пожал плечами:
— Моя мать была немкой. Хлеб какой: пшеничный или ржаной?
Моника только махнула рукой. Зак в раздражении отложил нож:
— Послушайте, ваша дочь больна. И до тех пор, пока она не поправится, она должна оставаться в постели. Так в чем проблема? В комнате? Она ей не подходит, да?
— Комната замечательная, но…
— Дом слишком неказистый? Ванная грязная? — Зак распалялся все больше и больше.
— Нет, конечно, нет. Но…
— Тогда в вашей комнате что-то не так?
— Конечно, нет. — Моника обхватила голову руками. — Вы не понимаете!
— Чего же? — Зак принялся намазывать горчицей кусок хлеба с отрубями.
— Мы с вами незнакомые люди! Зак покачал головой.
— Не такие уж мы и незнакомые. Вы знаете мою сестру. Я знаком с вашей матерью.
— Но вы совсем не знаете меня, так же как я не знаю вас. Вы сказали, что доставите нас на Кадьяк.
— Я вас туда и доставил. Вы находитесь на острове Кадьяк. — Зак слоями уложил ломтики ветчины, сыра и помидоров, закрыл сэндвич и положил его на тарелку. — Давайте поешьте. Сразу почувствуете себя лучше.
Моника уронила руки и только посмотрела на него.
— Почему вы это делаете? — спросила Моника после минуты напряженного молчания. Она так и не притронулась к еде. — Чего вы хотите от меня?
— О Боже! — Редко выходивший из себя, но сейчас действительно сильно задетый, Зак с грохотом поставил перед ней тарелку и отошел назад. — Какой-то парень здорово напакостил вам, не так ли? — заметил он негромким голосом. — Но знаете что? В отношении меня вы очень далеки от истины. Слышали когда-нибудь об элементарном сострадании? О сочувствии?
Не в силах отвести глаза, чтобы спастись от ярости, сверкавшей в его глазах, Моника с трудом сглотнула.
— Мне стало жалко этого ребенка, — продолжал Зак. — И вас, черт побери, тоже! Но не воображайте, что кроме жалости было что-то другое. У вас нет ничего, что мне нужно!
Так ли это? Зак решительно отогнал эту мысль и пристально взглянул на женщину. Моника тоже изумленно смотрела на него. Унижение и стыд комком застряли в горле и душили ее. Готовые брызнуть слезы жгли глаза, но она бы скорее умерла, чем позволила себе расплакаться. Он наверняка счел бы слезы женской уловкой. Попыткой вызвать симпатию после такого оскорбления, которое она ему нанесла. «Почему я вижу во всем только низкие побуждения?» — подумала Моника.
— Я… гм… — Ее голос прозвучал хрипло, и она снова сглотнула. — Я… не знаю, что сказать. Я… я прошу прощения. И не только за сегодняшний день, но и за тот вечер тоже. С вашей стороны было очень мило подвезти меня тогда. — Она подняла подбородок и вложила в свой взгляд остатки сил и твердости. — Нам было очень трудно. Отец Николь…
— Все в порядке, — мягко сказал Зак. Ему было невыносимо видеть, с каким усилием она подбирает слова. — Вы не обязаны ничего объяснять.
— Спа… спасибо…
Моника отвела глаза. Непослушная слеза украдкой скатилась по ее щеке.
Зак притворился, что не заметил этого. Он занялся едой и заставил себя сказать почти весело:
— Молоко в холодильнике. Или, если хотите, я приготовлю чаю…
Несмотря ни на что, ланч прошел в удивительно приятной обстановке. Откусив кусочек сэндвича, Моника почувствовала волчий голод. И неудивительно: ведь, переживая за Николь, она была не в состоянии ни поужинать, ни позавтракать.
Около часа спустя, направляясь в ангар, Зак пристально посмотрел в окно комнаты, куда отправилась вздремнуть Моника. Черт, по возрасту он годится ей почти в отцы!
Моника очнулась от короткого сна. Она спала как убитая. И первый раз за несколько месяцев ее не преследовали во сне кошмары. Но… Она села и огляделась. Где она находится? И где Николь?
О Боже! В одно мгновение события этого дня пронеслись перед ней.
Моника отбросила одеяло, соскочила с кровати и в мгновение ока натянула джинсы и надела туфли.
Даже не зайдя в ванную, а просто пригладив волосы руками, она выскочила из комнаты.
Моника вспомнила, что Николь находится за следующей дверью. Моника влетела туда и увидела Зака. Он держал в руке маленькую пластиковую ложечку, из тех, что прилагаются к бутылочкам с микстурой от кашля. На Монику он посмотрел с выражением сильного беспокойства.
— Она кашляет, но никак не хочет вылезти из-под одеяла.
Девочка кашляла, захлебываясь, и пугающая глубина этого кашля не приглушалась даже толстым шерстяным одеялом.