Во сне первая жена была такой, какой я встретил ее давным-давно в офисе на переговорах. Тогда она еще не была моей, не носила моего ребенка под сердцем и интересовала меня не больше, чем аляповатая картина на стене конференц-зала.
Ума не приложу, почему мозг выдал именно этот вариант Алины. Я смотрел на красивую женщину в брючном костюме, замечал, как она мне улыбается. Но не знал, что с ней делать.
Алина была и своей, и чужой одновременно. До этого момента я верил, что между нами ничего не могло измениться. Что полтора года — ничто! А теперь вместо радостной встречи с объятиями и поцелуями смог лишь протянуть руку и переплести наши пальцы.
Как с давней знакомой.
С той, у кого не было смысла спрашивать, когда закончится срок моей вины и как теперь жить дальше.
Это был совсем не тот сон, о котором я мечтал раньше. Он не дал ничего, кроме короткого прикосновения. А когда я проснулся, ушел вместе с легкой головной болью.
Остались лишь странная пустота внутри и сверток из двух одеял рядом.
Судя по рваному дыханию, «сверток» не спал. Вот только поворачиваться ко мне почему-то не спешил. Мучил холмистым рельефом, который я вчера без всяких одеял успел изучить и глазами, и на ощупь. Иногда едва слышно цокал языком.
— Планируешь мне очередную океанскую регату?
Невозможно было противостоять желанию притянуть девчонку под бок. Всю ночь мы колобками катались по матрасу друг от друга. Заряды, блин, с одинаковой полярностью. Вздыхали. Сопели. А сейчас резко осточертело.
— Для тебя только кругосветка.
Лера не сопротивлялась. Вздрогнула, когда я губами коснулся голой шеи. Но тут же, как мышка, затихла.
— Я храпел?
Держать ее так, в объятиях, оказалось настоящим удовольствием. Все углы совпали, словно девчонка была создана под меня. Местами даже стало неудобно и тесно.
— Нет, хуже! — Маленькая мышка, похоже, настроилась играть роль кошки.
— Приставал к тебе? — Я перегнулся и заглянул Лере в глаза.
— Нет, — не глядя на меня, ежиком фыркнула она.
— Тогда остается только лунатизм. Только я вроде бы этим никогда не страдал.
Задачку она задала хорошую. Одно нехорошее предчувствие уже закралось в голову. Но Лере вдруг надоел наш пинг-понг.
— Ты назвал меня Алиной. — Она развернулась лицом ко мне.
Словно над головой завис топор палача, я внимательно всмотрелся в глаза напротив и скользнул взглядом на губы.
От сердца отлегло. Глаза оказались ясными, без предательской красноты и следов слез. Губы, хоть и были искусаны, но не больше обычного. Такие же сочные, соблазнительные и яркие.
— Это был просто сон.
Я с облегчением уронил голову на подушку.
— Ты обнял меня и сказал: «Алина».
Моя мышка все больше свирепела. Казалось, еще секунда, и я получу торшером по лбу.
— Ты же доктор. Знаешь, что иногда люди говорят во сне. Но это ничего не значит.
— Я столько всего знаю...
Лера попыталась снова повернуться ко мне спиной, однако я оказался быстрее. Пока обидчивый «сверток» воевал с одеялами, я рывком навис над ней сверху на вытянутых руках и зафиксировал со всех сторон.
— Хочешь, я сам закажу себе тур на паруснике? Могу, специально для тебя, заранее попросить, чтобы досрочно не возвращались, даже если стану умолять.
В реальности я подобное и представлять не хотел. Желудок аж сжался от опасной перспективы. Но сейчас важнее было другое: не моя реакция, а сумасшедше красивой разъяренной дикой кошки подо мной.
Налюбоваться на нее не получалось. И где только прятала такую горячую, страстную часть себя от других? Еще одна незнакомка на мою голову. Только из плоти и крови.
— А мне после твоей регаты нужно будет снова топиться?
Губы Леры дрогнули и растянулись в улыбке.
— Нет, хватит с нас одного трупа — меня.
— И даже биться головой о пирс не придется? — Она вытянула из-под одеял руку и осторожно потерла затылок.
— Для тебя у меня есть другое задание.
До этого момента я сам не знал ни о каком задании. Не планировал ничего и был свято уверен, что плавание нашей «семейной лодки» закончится сразу после медового месяца.
У меня даже теория была. О влюбленной маленькой девочке, которой нужно срочно раскрыть глаза, и засохшем бревне. Некрасивая теория. Складная, но бездушная как заключение патологоанатома.
Но этот шторм и сон...
Привыкший к логике мозг буксовал. Он не успевал за идеями, которые рождались в голове. А у меня не было никакого желания давать ему время на анализ.