Она зевнула. Прислушалась – Лукас не лязгает кастрюлями и сковородками, не складывает посуду в машину. Он говорит по телефону, поняла она. Его голос тихий и настойчивый.
Эндж перевернулась на другой бок и выключила свет. Сон уже овладевал ею, звал, как сирена, и вдруг она с радостью откликнулась на этот зов. Все гораздо лучше видно издалека, подумала Эндж, проваливаясь в дремоту. Большое видится на расстоянии.
8
– Посмотри на меня-я-я-я-я-я-я-я!
Эндж наблюдала, как Олли катается на скейтборде – взглядом, но не в мыслях. Она прислонилась к низкому кирпичному забору, который был еще теплым от дневной жары. Воздух липкий и солено-сладкий, смесь океана и мороженого, и стрекот цикад пронзает вечерний воздух. Процессия из детей, взрослых и людей с собаками тянется вниз по улице к пляжу, следуя за персиковым закатом. Обычно в такие вечера, как этот, она, Лукас и мальчики тоже идут на берег и вместе купаются до темноты, но Олли приставал к ней, чтобы она посмотрела, как он выполняет трюки на скейтборде, и у нее кончились отговорки.
– Смотри! – закричал он, пытаясь сделать вращательное движение в воздухе.
Сын, по ее скромному мнению, был слишком сосредоточен на том, смотрит ли она, и недостаточно на том, чтобы благополучно приземлиться.
– Фантастика! – Эндж подавила зевок. – Потрясающе!
– Ты это видела? У меня получилось!
– Это точно. У тебя замечательно получается.
Эндж подавила желание проверить айфон, который лежал в кармане сарафана. Иногда она думала, что у нее зависимость. С каждой минутой без телефона она чувствовала себя все более неуютно. Разве не так бывает с наркоманами, когда их лишают наркотика? А потом, когда она наконец-то добиралась до него, – полная эйфория. Семнадцать сообщений. Пять новых комментариев в Инстаграме. Двадцать семь новых лайков на Фейсбуке. Нирвана. Она получила дозу.
Иногда на работе Эндж даже обедала в машине, чтобы спокойно посидеть в телефоне, не опасаясь, что кто-нибудь ей помешает. Час наедине с телефоном успокаивал ее так же, как холодный бокал пино гри. Но не сейчас, напомнила она себе, слегка встряхнувшись. Сейчас она смотрит, как Олли пытается покончить с собой с помощью маленькой доски с колесами. Так поступает любая хорошая мать.
– Не возражаешь, если я присоединюсь, Эндж?
Это была Изабелль. Судя по всему, она собиралась поболтать. Не то чтобы Эндж не хотелось. Просто в Плезант-Корт люди в основном приветственно махали друг другу руками, а не говорили.
– Мне нужно подышать свежим воздухом, – сказала Изабелль. На ней были белая майка и длинная черная юбка в красных цветках. Грудь и шея блестели от пота. – Дома жарко, как в печке. Не знаю, как я буду спать!
– О. Что ж… у нас в Мельбурне каждое лето ненадолго приходит жара, – сказала Эндж. – Не похоже на Сидней.
– Слава богу. Я очень тоскую по смене сезонов.
– Это ты получишь, – сказала Эндж. – Может, даже завтра.
Изабелль тоже облокотилась на забор и задрала юбку до колен. Ее ноги были гладкими и кремово-белыми. Эндж постоянно натиралась автозагаром, чтобы скрыть такую бледность, но на Изабелль это выглядело экзотично, как будто она из другого века.
Олли пронесся мимо, спрыгнул с доски и опять на нее приземлился (скорее удачно, чем умело). Изабелль вскрикнула.
– Вау, – закричала она. – Вот это да, Олли!
Олли оглянулся и выпятил грудь от неожиданной похвалы.
Олли. Эндж. Изабелль определенно нравилось называть людей по имени. Эндж сама была из тех, кто использует имена, – на работе, конечно, – но она всегда с подозрением относилась к тем, кто поступал так же. Ей нужно было создать ложное ощущение дружбы, чтобы поскорее продать дом. А зачем это делала Изабелль?
– Скажи, что привело тебя в Мельбурн? Только работа?
Возможно, Эндж просто показалось, но спина Изабелль вдруг выпрямилась.
– Да. По большей части.
Эндж передернуло от этой фразы. «По большей части»? Значит, есть еще что-то?
– Давай назовем это так… личный проект.
– Звучит интригующе. – Эндж коснулась Изабелль локтем, как будто они были близкими подругами. – И как его зовут? Или… ее?