Палмер принюхался. Кислый запах почти исчез, или же, быть может, он уже привык к нему. Он пошел к югу, в сторону Сорок девятой улицы, но потом вспомнил, что его пальто осталось наверху, в раздевалке на «Крыше под звездным небом». Когда он вернулся, то столкнулся с Вирджинией Клэри.
— Ох!
— Извини!
— Я надеялась, что ты еще не удрал, — сказала она.
— Имел беседу с твоим приятелем Малви, он просветил меня. Прости, что я вспылил. Как твое свидание?
— Я сказала ему, что должна поговорить с тобой. Он все понимает.
Палмер почувствовал, что приходит в смятение.
— Господи, что понимает?
— Понимает, что мы добрые друзья и что мы давно не видели друг друга.
— Должен сказать, он ужасно любезный жених.
— Вудс, ты спешишь с определениями. Мы не помолвлены.
— Значит, любовник.
— Да, — согласилась она. — Любовник. Ты заставляешь меня сожалеть о том, что я снова спустилась к тебе.
— Почему ты это сделала?
— Я подумала, что тебе нужна помощь. — В ее темных глазах появилось какое-то новое выражение. — Мне пора бы запомнить, что ты не нуждаешься в помощи. Или не сознаешься в этом.
Какое-то мгновение Палмер вглядывался в ее лицо. Он начал было говорить, что это как раз она отказывает ему в помощи, ибо утверждает, что они настроены на разные волны. Он хотел сказать ей, что ее слова о том, что репортеры телевидения могут поспеть к одиннадцатичасовому выпуску новостей, разозлили его своей бессердечностью. Но вместо этого он просто улыбнулся и взял ее под руку. Они подошли к углу Сорок девятой улицы.
— А как же твое пальто?
Палмер пожал плечами.
— Куда тебя отвезти?
— Ко мне домой.
Глава семьдесят восьмая
Шон и Оги сидели на одном из обитых малиновой кожей угловых диванов в глубине кафе вместе с приятелем из Бостона, оптовиком женской одежды одного из самых дорогих тамошних универсальных магазинов. К ним присоединился примерно в половине одиннадцатого другой приятель, закупщик из большого специализированного магазина в Вашингтоне.
Они решили хорошо погудеть, и тут к ним присоединился третий, управляющий местного универсама, они уже пропустили, по крайней мере, по четыре стаканчика и чувствовали себя превосходно.
Это праздничная гулянка, подумал про себя Шон, мы как бы отмечаем День независимости.
— Ну, так как, друзья? За День независимости? Четвертое июня?[127]
Оги скорчил гримасу:
— Перестань дурачить. Сейчас июль, крошка, и ты знаешь это.
— Июль? — спросил сбивчиво Шон. — Июль или июнь?
Это вызвало у всех пятерых припадок хихиканья.
— Серьезно, парни, — Шон стал пытаться имитировать веселый протяжный техасский говор, — моя жена, леди Бигль и я, мы предлагаем отпраздновать нашу эмансипацию сегодня вечером в настоящем техасском стиле.
— Пощади нас, дорогуша, — протянул оптовик из Бостона.
— Вы ведь не допустите, друзья, непочтительности к начальникам? — настаивал Шон, продолжая ломать язык по-техасски. — М-да? — Он сузил глаза, пытаясь разглядеть кого-то возле стойки бара. — Я говорю… — Он с трудом поднялся на ноги и нетвердыми шагами направился к Бену Фискетти. — Я говорю, приятель, я говорю, старина, пип-пип… — Он захихикал, стоя возле него и не соображая, что произнесет дальше.
— Привет, Шон! — Бен взял от бармена свое виски с содовой. — Ты как тут очутился?
— Я всегда здесь. Это один из моих маленьких приютов.
Бен отпил половину своего хайболла. Сделал паузу и начал осторожно формулировать фразу.
— Х-хочешь… — он остановился и переждал, потом закончил: — Х-хочешь выпить?
Шон взял стакан из его рук и поплелся обратно к своему дивану.
— Девочки, — сказал он, — это Бен. Хороший малый, но не голубой, пока.
Оптовик из общенациональной столицы взглянул на Бена и зазывно улыбнулся.
— Что ж, — медленно протянул он, — у нас у всех недостатки.
Глава семьдесят девятая
Эдис вернулась домой к одиннадцати часам. Она включила телевизор как раз вовремя: закончилась реклама какого-то желудочного средства, и диктор начинал освещение событий дня. Три минуты она слушала о событиях во Вьетнаме, минуту — о новом законопроекте президента о налогах, две минуты — о циклоне, который пронесся над Арканзасом и Миссури, потом была реклама средства от головной боли.