— А давай я с Людмилой Аркадьевной поговорю? — предложила Кузька. — Она дружит с директрисой, они учились вместе. Давай, а? А то ты ведь не соберешься.
Мерлин позволил — и это позволение означало, что прощание с Джимми уже началось.
Но два дня спустя Джимми опять предложила подвезти его домой. Это было довольно поздно — возились со сценарием свадебного поздравления.
Когда приехали, она слезла с байка и сказала:
— В горле прямо пересохло. Чаем не угостишь?
6
Мать имела туманное понятие о личной жизни сына. То есть — и сестра, и прочие могут, конечно, говорить, что семнадцатилетний парень уже должен жить с женщинами. Могут, на здоровье! Какие-то другие семнадцатилетние парни — но не Мишунчик.
И вот он привел домой женщину.
Если бы это была девчонка вроде Кузьки — другое дело. Одноклассницам мать была бы только рада, хотя Кузьку недолюбливала — считала, что подружка слишком уж командует Мишунчиком. Для одноклассниц она бы расстаралась — купила пирожные и хороший чай. И увидела бы в сыне двенадцатилетнего читателя толстых книг, которому хорошо было бы сходить с девочками в кино или в Луна-парк. Даже не четырнадцатилетнего склочника, способного из-за любой мелочи заорать и хлопнуть дверью. Одновременно сквозь него виделся бы трехлетний — очаровательный, способный растрогать самую черствую душу.
Но это была женщина за тридцать, и мать насторожилась.
Сын никогда не знакомил ее с друзьями. Она узнавала о их существовании случайно: ей рассказывали сослуживицы, с кем видели на улице сына, или она сама видела в кухонное окно, как он сидит во дворе с какими-то подозрительными ребятами. Она пыталась объяснить ему, что они похожи на алкоголиков и наркоманов, но он и слушать не желал. В компании появлялись и женщины — от девчонок до сорокалетних дам, вряд ли обремененных приличной репутацией. Одна из них подарила Мерлину красивый шарф — просто по-товарищески подарила. Мать не удивилась — точно такие женщины склонялись над коляской, в которой ехал медвежонок, и опускались на корточки перед трехлетним ангелочком, могли он внезапного восторга подарить яблоко или конфету. Это она как раз считала нормальным. Но сын никогда не приводил их домой.
А темноволосую, в черной косухе и бандане с серебряными черепами, привел.
Он выскочил на кухню, где мать варила щи на три дня, поставил чайник и быстро налепил бутербродов — два с сыром, два с колбасой. Потом спросил, не осталось ли в кладовке клубничного варенья. Он собирался угостить эту женщину своим любимым вареньем.
Спросил именно так, как нравилось матери, с улыбкой, тем хорошим голосом, который она слышала так редко.
Она сама заварила чай — дочерна, он не любил слабого чая, сама выбрала на полке две одинаковые кружки и блюдца. Ей хотелось показать той женщине, что ребенок вырос в хорошей семье, где понимают правила сервировки. Она и сахар в сахарницу пересыпала, и чайные ложечки хорошенько протерла. Очень уж хотелось показать, какие они с сыном хорошие друзья, какая у них настоящая семья, с доверием и заботой. С женщиной таких лет сына должны связывать деловые отношения — так надо же произвести хорошее впечатление. Да, именно деловые — иначе было бы очень странно…
Мать вошла с чашками и остановилась на пороге.
Сын и та женщина даже не повернулись к ней — они смотрели друг на друга, они так были друг другом заняты, что скрип двери и шарканье домашних тапок пролетели мимо ушей. И ведь между ними было чуть не полтора метра — они сели за старый круглый стол, мебель той древесной породы, что выведена для семеек в дюжину ртов.
Вот так сидели, друг против друга, и у него на губах была полуулыбка, и у нее.
Мать поставила чашки, женщина поблагодарила ее.
— Да! Мама, это Марина, — спохватился сын.
Он целую вечность не называл мать мамой. И потому ее, когда она вышла на кухню, осенило. Сын привел женщину — и эта женщина останется ночевать.
Цепочка ее рассуждений была проста: сын счастлив, этого счастья хватает и на ласковое слово, обращенное к матери, значит, ему нравится женщина, и он нравится женщине. А в его годы, наверно, уже положено иметь подругу — так сказала сестра, хотя матери это и кажется странным.
О близости между мужчиной и женщиной у нее были причудливые воспоминания. Мужчин она знала троих. С первым все было нелепо и несуразно, он ее бросил — и она долго винила себя в этом. Со вторым, может, и получилось бы бабье счастье, но он оказался женат, а она хотела семью и детей. Третьего ей присоветовали подруги: не смотри, что рожа овечья, смотри, чтоб душа человечья… Подруги все и устроили.