— Таня... — тихо позвал он и встал, приближаясь к ней.
Татьяна Константиновна в упор посмотрела на него, и такое презрение прочитал он в ее открытом взгляде, что на миг промелькнула мысль: он напрасно пришел... И все же отступать было нельзя, надо было добиться от этой женщины того, что хотелось ему... «Побольше горячих слов», — быстро подумал он и ласково произнес:
— Я виноват перед тобой, Таня... Очень виноват... И я не знаю, сможешь ли ты поверить мне, что я... не мог не прийти... — это было все, что он нашелся сказать.
И вдруг порывисто схватил и крепко сжал ее руки. Татьяна Константиновна попыталась резко оттолкнуть его от себя, но он не выпускал ее рук, с легкой усмешкой глядя в ее гневные, сузившиеся глаза.
— Ты же знаешь, что я сильнее тебя... — сказал он и притянул ее к себе, уже решив действовать больше силой, чем словами.
И неожиданно, в какой-то один момент, все изменилось. Невероятным и ловким усилием Татьяна Константиновна вырвала свои руки от него, отскочила, схватив что-то с пола, и, тяжело дыша, произнесла:
— Не подходи... Прошу тебя... А то...
Взгляд Тачинского скользнул по вздрагивающей руке Татьяны Константиновны, и легкий холодок пробежал по спине: рука ее сжимала тяжелый, остроугольный винт, которым обычно закручивалась железная дверца печи.
— Так вот ты зачем пришел? — тихо заговорила Татьяна Константиновна. — Посмеяться захотел? Или думаешь, бывшая жена все позволит, ей же нечего терять? Пожалеть захотел, скуку развеять? Скучно, видно, с молодой-то женой? Подлец ты! Уходи!
Тачинский с опаской, незаметно косясь на руку женщины, направился к двери, все еще надеясь, что Татьяна Константиновна одумается и позовет его обратно. Но нет, его провожало суровое безмолвие, и от этого захотелось в отместку сказать своей бывшей жене что-то злое и обидное.
— Я думал, ты поймешь меня... — повернувшись от двери, насмешливо бросил он. — А ты... Высокие идеалы в жизнь претворяешь... Что ж, я не против... Только не спохватишься ли потом? Да поздно будет...
— Какой же ты все-таки... мерзавец, — тяжело произнесла Татьяна Константиновна.
Это было уже слишком. Марк Александрович с силой хлопнул дверью и вышел на улицу под пронизывающие порывы сырого осеннего ветра.
16
Ночью бушевала осенняя вьюга, била в окна первой снежной крупой, рвала калитки и гремела железными крышами, а утром взошло солнце. И было радостно смотреть, как быстро таяла на дорогах крупа, как по-весеннему звонко зашумели кое-где полные ручьи... А к полудню земля словно покрылась дымящимся маревом. Согретый солнцем воздух источал столько ароматных запахов, что люди удивленно качали головами:
— Может, вторая весна пришла?
После полудня, ближе к вечеру, похолодало, но от этого в воздухе стало лишь свежо, и все больные, кто мог ходить, вышли в больничный сад. Вместе со всеми — первый раз за полтора месяца — вышел в сад Аркадий. Опираясь на костыль и плечо Аси, он с волнением озирался кругом, словно видел эти голые деревья, дорожки, это небо впервые, и жадно вдыхал терпкие запахи увядшего сада.
— Какая красота! — остановившись, восхищенно заговорил он. — Эх, отбросить бы костыль да пробежаться, чтоб дух захватило... Стосковался я на этой койке по ходьбе...
Ася украдкой посмотрела на его бледное, похудевшее лицо, на котором резко выделялся крупный выпуклый лоб, и тихо вздохнула... Вот и уйдет он скоро из больницы, уйдет снова к друзьям, товарищам, будет продолжать вместе с ними большие дела, а она, скромная медицинская сестра, останется опять здесь, вдали от того, к кому за полтора месяца так сильно привязалась... На глазах у нее он с изумительной твердостью переживал два несчастья: свое увечье и измену любимой. В последнее время она научилась сердцем угадывать, когда ему особенно тяжело. В такие минуты он обычно лежал, уставившись взглядом в одну точку, и до крови кусал губы...
Однажды, не выдержав, она подошла к нему:
— Вам принести что-нибудь? Молока, ягод... Или еще что...
Он, прищурив взгляд, посмотрел на нее и отвернулся:
— Нет... А впрочем, принесите книг.
Она принесла ему «Землю Кузнецкую». Сутки он почти не отрывался от книги. Окончив последнюю страницу, снова задумался.
— Понравилась? — спросила Ася, решившись, наконец, подойти к нему.