— Томка! Что с тобой? Никуда не поедешь!
— Нет, нет! Я должна ехать!
И лишь на улице вспомнила, что ночью едва ли удастся найти попутную машину. И все же пошла к автостанции по тихим, вымершим улицам города. Стук ее каблуков одиноко звучал в тишине, но ей не было страшно, она хотела во что бы то ни стало вырваться туда, в Ельное...
Часа через полтора она опять подошла к дому Лили и позвонила.
— Если можно, я побуду у тебя до утра, — сухо, отчужденно сказала она сонной Лиле.
— Да, да. Пожалуйста, — поспешно согласилась Лиля, пропуская ее в дверь, и тихо добавила:
— Папа с мамой уже дома, ты им ничего не говори.
И это неожиданное предупреждение особенно резко дало понять Тамаре, как они уже далеки с бывшей подругой.
16
Юлия Васильевна встретила их почти у самых ворот.
— Иди-ка, Ваня, быстрей, там с шахты опять звонят. Не могут дать человеку спокойно отдохнуть, — недовольно проворчала она и только после этого улыбнулась Шалину:
— Здравствуйте, Семен Платонович! Проходите, проходите, да извините меня — я сейчас в магазин наведаюсь...
Шалин был первый раз в доме Клубенцовых. «Домовитая хозяйка Юлия Васильевна, — отметил он, слушая краем уха доносившийся из соседней комнаты разговор Клубенцова по телефону. — Кто-то, помнится, сказал, что вещи человека говорят о его характере.. Здесь, пожалуй, ото всего солидностью веет. Любят Клубенцовы, однако, все прочное и изящное».
Вошел Иван Павлович.
— Опять три вагона с машинами из Шахтинска прибыли, — усмехнулся он, присаживаясь рядом с Шалиным. — Решил Худорев нас забросать техникой. Вчера почти эшелон разгрузили. Лихарев ругается, склады, говорит, все переполнил.
— От техники отказываться нельзя, — вставил Шалин. — Пусть благодарит Худорева, а не ругается. Ругать его надо было раньше, когда тот был здесь начальником шахты и от новых машин руками и ногами отбивался.
— Не прав ты, Семен Платонович, — нахмурился Клубенцов. — Не ругать, а бить Худорева надо! Ты думаешь, я не понимаю, в чем дело? Машины-то он присылает новейшие, о которых наши специалисты и понятия не имеют. Вот и получается, что пока мы их освоим, плана нам, конечно, не видать. Но и на старых машинах работать нельзя. Больше половины хоть сейчас выбрасывай!
Шалин внимательно посмотрел на Клубенцова.
— Ты думаешь, Худорев не случайно начал уделять такое внимание механизации нашей шахты?
Клубенцов молча встал, так же молча достал из шкафа свежую пачку папирос и, лишь закурив, ответил на вопрос Шалина.
— На других наговаривать я не мастер. А тут и рад бы помолчать, да не могу. Тем более, что об этом нам придется рано или поздно говорить. Если так будет, машины нас съедят, Семен Платонович.
Он так и не ответил прямо на вопрос парторга, но тот уже понял его мысль, понял и нетерпеливо перебил:
— И что же ты предлагаешь?
— Что? А это сам Худорев подсказал нам. — Клубенцов замолк, но затем резко обернулся к Шалину: — Или мы оседлаем машины, или — они нас! Так стоит вопрос! Разочаровываться и тянуть волынку некогда, Худорев нам на это времени не отпустил. Специалистов, знакомых с эксплуатацией новых машин, у нас тоже нет. Значит...
— Значит?
— Если их нет, они должны быть! Нет сегодня, а завтра уже должны быть!
— Из Шахтинска? Но там...
— Зачем из Шахтинска? — недовольно поморщился Клубенцов. — Все, кто имеет отношение к новым машинам, в ближайшие же дни будут учиться здесь, на шахте. Курсы — самые различные — вот что спасет, нас! Преподавать там, конечно, придется и мне, и тебе, и Тачинскому, не говоря уже о других инженерах. Тебе, пожалуй, можно поблажку дать, ты — партийный работник.
— Ну, нет, — вскочил Шалин, задетый за живое, но сразу же осекся: в гостиную вошла Тамара. Она печально кивнула ему головой, глаза ее были заплаканы.
— Папа, я в клуб иду, — тихо сказала она и покраснела.
— Иди, иди.
Шалин заметил, как потускнело сразу лицо Ивана Павловича. Да и ответил-то он уж очень поспешно, не глядя на дочь. «Вероятно, крупно поговорили», — подумал Семен Платонович.
Тамара вышла, но говорить о прежнем уж ни тому. ни другому не хотелось. Но и молчать тоже нельзя было.
— Давай-ка в шахматы сыграем, — оживился Шалин, заметив на пианино шахматную доску. — Давненько уж я не играл...
— Что ж, давай, — вяло согласился Иван Павлович, как-то странно глядя на него. — Давай, сыграем, — повторил он, хотя лицо его выражало задумчивость и досаду. Он медленно подошел к окну и встал там, словно забыв про Шалина. Семен Платонович намеренно долго расставлял фигуры на доске.
— Не получается у нее жизнь, — не оборачиваясь, тихо сказал Клубенцов, — не получается. За отца дети не краснеют, так отцам за детей приходится, — он повернулся к Шалину.