— Герка, давай танцы! — крикнула она Павлову и повернулась к Аркадию: — Забудь все, Аркадий... Ну, что тебе до них? Они сами по себе, а ты — мой, и больше ничей... Понятно тебе? Эх ты, дурашка мой... Хочешь я скажу всем, что... люблю тебя? Хочешь? — не дожидаясь ответных слов, спрыгнула с тахты, сунула ноги в туфли и, разрумянившаяся, с блестящими от вина глазами, встала возле стола.
— Слышишь, Лилька, и ты, Герка, и вы, и вы... хотите узнать... А-а, конечно, хотите... Аркадий мне очень нравится, ясно? Очень, очень...
Она быстро побежала к тахте, сбросила на пол туфли и села, почти упала, прижавшись к Аркадию. И ему, смущенному, но счастливому и гордому за нее, было слышно, даже сквозь грянувший от стола хохот Герки и Лили и тех двоих, что пришли после, как гулко и часто бьется сердце Тамары. Она казалась ему в этот момент такой беззащитной, что Аркадий чувствовал: угрожай ей опасность, он, не раздумывая, закрыл бы ее своей грудью...
— Понял? — шепнула она, и он даже здесь, в полутьме, видел возбужденный блеск в ее глазах. Притянув ее к себе качнул головой:
— Да, Томка, понял...
Он ждал, что Тамара будет с ним всегда ласкова, он с нетерпением искал встреч, но... Встретив его после праздника в коридоре, она чуть приметно улыбнулась, глянула вслед уходящей Лиле и сказала равнодушно:
— Ты извини меня за вчерашнее, это — от вина. Наболтала я лишнего. Больше на вечера я с тобой не пойду. Если желаешь, приходи к нам, как прежде... Только так...
И пошла к остановившейся у лестницы Лиле, гордая, чужая... А он ошеломленно стоял и смотрел ей вслед, плохо соображая, что все это значит...
Позднее, спустя недели полторы, перестрадав от острой и злой обиды, неожиданно поймал себя на предательской мысли: «Может быть, это нормально для девчат — поступать вот так... Может, и она мучается, но гордость не позволяет ей позвать меня домой еще раз? А я... Эх, дурило... Ведь не было бы у нее ко мне ничего, так даже перепив вина, не сказала бы она тех слов. Не смог бы я почувствовать ее сердце, всю ее, с такой доверчивой трепетностью прижавшуюся ко мне... Да, мне надо пойти к ней, ведь я — мужчина»...
И он пошел к Тамаре. Она встретила его, как будто ничего не случилось, и это вновь оживило в нем воспоминания о том вечере, появилась радостная мысль: нет, нет она совсем не та, какой знают ее многие, в ней много хорошего, случайно открытого и известного, может быть, только одному ему...
Вот почему все это время, даже сердясь и злясь на нее, Аркадий ждал: тот вечер должен повториться, и он вновь увидит Тамару такой, какой не знает ее никто — сердечной, откровенной и... близкой.
...До Аркадия не сразу дошел звук голоса.
— Ты спишь?
Это Геннадий. Странный он, разве можно сейчас уснуть? Сейчас хочется встать, уйти на шумные улицы города или забраться в парк и думать, думать все об одном и том же...
— Нет.
Свой голос трудно узнать, он звучит словно со стороны.
— Ты мне не поможешь вот здесь разобраться?
Но в тоне Генки — не примирение, в нем — что-то холодное, спокойное и даже чуть-чуть гордое. Но уже то, что он первым обратился к Аркадию, можно расценить, как попытку к примирению. Аркадий всегда восхищался этой умной тактичностью Гены, но сейчас он не мог спокойно говорить ни с кем.
— Извини, Геннадий, — встал он с койки. — Я пройдусь по улицам. А вечером мы займемся.
Сказал так, зная, что Гена и сам все в учебнике понимает, но просто хочет уйти от ссоры. А уже перед самой дверью тихо сказал:
— Не говори только о ней ничего, Генка... Я очень тебя прошу. — И что-то резкое вдруг подступило к горлу.
Геннадий остро глянул на товарища, почувствовав, как задрожал у того голос, но Аркадий быстро вышел в коридор, и вскоре частые шаги его затихли.
«Любит он ее, это ясно, — подумал Геннадий, подходя к окну. — Три года, как учимся, не хотел слышать о девчатах, а тут... Смогла же окрутить его так, что никого и слушать не хочет. Красивая она, конечно. Да только за одно это полюбить нельзя. Видно, еще что-то он в ней нашел. А что?»
Но сколько он ни размышлял об этом, додуматься так ни до чего и не смог.
...Аркадий бродил по городу до самого вечера. И всюду он искал знакомую фигуру, иногда ошибался, думал, что это Тамара, сердце билось часто-часто, он устремлялся к девушке ближе, но затем — обидное разочарование.
Поздно вечером он пришел в горсад. И хотя надежды встретить Тамару уже почти не было, он все же купил билет на танцплощадку, зашел туда и, усевшись возле перил, все искал ее глазами среди танцующих пар. Гремела музыка, отовсюду несся оживленный говор, кто-то заливисто смеялся, шагах в трех пожилой мужчина в красивой позе, с подозрительно раскрасневшимся лицом полчаса объяснял сероглазой молодой блондинке «природу своих чувств к ней», но все это было далекое, чужое Аркадию.