И опять — молчание.
— Тебе видней, Валентин... — разорвал тишину дрогнувший голос Нины Павловны. — Только не забывай и о Галине, о жене своей. Вам век жить, вам и думу думать, как говорится.
«Век жить... Целый век», — подумала Галина, и в ее воображении слово «век» вытянулось вдруг во что-то неясное, огромное, которому трудно представить конец. И в этом «веке» живут они с Валентином, живут, по-видимому, очень долго, потому что сам-то век ведь тоже огромен.
Хотелось думать и думать, но сон незаметно подкрался к Галине, сковал мысли, и она снова уснула.
Когда Галина ушла в школу, Валентин еще спал.
Город просыпался. Жизнь пока кипела еще только в той стороне, где курились синей дымкой терриконы шахт и стоял завод врубовых машин. Из-за кирпичной заводской стены раздавался резкий металлический скрежет, гулкие удары железа да редкие покрикиванья маневровой «кукушки».
Небольшие, похожие на скатанные клочья белой ваты редкие облака были окрашены в бледно-розовый цвет.
«Какое сегодня хорошее утро, — оглядываясь, подумала Галина, — день, будет, вероятно, погожий». Мысли ее незаметно перенеслись к школьным делам: сегодня контрольная работа по арифметике.
«Хотя бы все прошло хорошо, — вздохнула Галина и, поймав себя на том, что боится за ребят, мысленно рассмеялась. — Обещала быть спокойной, а не выдерживаю обещания... Буду спокойной».
— Галина Васильевна! Здравствуйте! Вижу из окна, что вы идете, и думаю, почему так рано в школу?
Галина смутилась. Она никак не ожидала встретить в этот ранний час Бурнакова.
— Благодарю случай за эту встречу, — широко улыбался Борис Владимирович, подходя к Галине, а в мыслях его промелькнуло: «Кто-то заставил бы меня стоять битый час, ожидать тебя, если бы не знал, что уж сегодня-то мы будем самыми ранними и самыми одинокими попутчиками».
— А вы почему рано? — скосила на него глаза Галина, с любопытством отмечая, как свежо, почти юно выглядит сейчас Борис Владимирович. «А ему, кажется, уже за тридцать», — подумала она.
— Ассистент... — шутливо вздохнул Бурнаков. — И представьте себе, напросился к вам в класс... Глафира Петровна на вас все еще в обиде, ну я и решил быть вашим вечным заступником... А то она прислала бы кого-нибудь из «чернокнижников», лишняя морока была бы...
Галина рассмеялась:
— Каких «чернокнижников»? Строгих ассистентов?
— Да, да... Тех, которые даже в своей фамилии, когда расписываются, ищут ошибки.
Борис Владимирович остер на язык. А сегодня он был определенно в ударе, и Галина созналась себе, что Бурнаков — очень интересный собеседник.
— Да, кстати, — спохватился возле школы Бурнаков. — Познакомился с вашим... внештатным корреспондентом. Он не устроился еще на работу? Нет? Трудно, конечно, имея большие стремления и не владея дипломными корочками, выбрать работу более или менее сносную... К слову сказать, я просил редактора газеты Алексея Ильича, чтобы он устроил Валентина, но тот, знаете, воздерживается. Им люди опытные нужны.
Удар был нанесен метко. Под сомнение ставились вообще возможности Валентина.
— Пойти ему простым рабочим, — продолжал Борис Владимирович, наблюдая, как румянец заливает лицо Галины, — или переписчиком бумаг — занятие нелестное.
— Давайте... не будем об этом... — отвернулась Галина.
Бурнаков замолчал, но вдруг воскликнул:
— Ба, забыл! Он случайно фотографию сестренки одного армейского товарища оставил в редакции, попрошу вернуть, а то понадобится зачем-нибудь...
Борис Владимирович протянул ей фотографию, и Галине ничего не оставалось делать, как взять ее. И это фото, словно раскаленный уголек, жгло ей ладонь, пока она не сунула его в портфель... Интересно, что это за «сестра армейского товарища»? Валентин рассказывал, что они приехали в Шахтинск с каким-то Ефимом Горлянкиным... Значит, это его сестра? Но как фотография попала к Валентину? Впрочем, догадаться не очень трудно...
* * *Дыхание Валентина слышится рядом. Ровное, спокойное посапывание раздражает Галину, которая никак не может уснуть.
«Вот почему он стал такой равнодушный, — закусив губу, думает она. — Вспоминает, конечно, сестру этого Горлянкина... А сам молчит, но разве трудно понять, что не только я в душе у него? Это и ребенок разгадает...»