Ей вспоминаются продолжительные, с утра до вечера, отлучки Валентина из дома, мелькает мысль, что и это — не случайно, а для того, чтобы реже и меньше видеть ее, Галинку... Да и вечерами, когда Валентин дома, он больше уединяется, разговаривает с нею как-то рассеянно, неохотно, и — чуть выпадет момент — садится за стол и пишет, пишет что-нибудь для редакции... Иногда, не дождавшись его, она ложится спать одна, обиженная, но достаточно гордая, чтобы не позвать его к себе... А он, кажется ей, и не замечает ее обиды, как не видит и того, что ей так хочется услышать от него ласковое, нежное слово, чтобы на сердце вновь стало безоблачно и спокойно...
И вот — разгадка... Сестра товарища... А она, Галинка, так поверила Валентину, что ни на один миг у нее не проблеснула раньше мысль о связи его еще с кем-то... Разве такое возможно, чтобы Валентин... Да, выходит так, что — возможно...
Галина, не в силах совладать с участившимися ударами сердца и нервным возбуждением, встает с койки и, включив свет, садится в одной рубашке проверять тетради, хотя это и не срочно. Но ей нужно заняться чем-то, чтобы рассеять гнетущие мысли, забыться за работой. Она раскрывает тетрадь, пробегает глазами текст письменного упражнения, находит ошибку и исправляет ее красными чернилами. Потом машинально перечитывает предложение и вдруг обнаруживает, что ошибку сделала она сама, а не ученик. Пришлось перечеркнуть свою поправку и закрыть тетрадь: нет, она не сможет быть сейчас внимательной...
Женщина встала, резко отодвинув стул, прошла к окошку и там стояла долго, думая все об одном и том же: о предстоящем разговоре с Валентином... Ей показалось, что пружины кровати скрипнули, Галина обернулась и словно холодок кольнул сердце: Валентин не спал, он внимательно, пристально смотрел на нее. Она отвела взгляд, зная, что сейчас он спросит, почему она не спит... Сказать ему — почему? Нет, не стоит, а впрочем...
— Ты что не спишь?
Да, да, вот он и спросил. Ну, что же ты молчишь, или трудно сказать ему, что понимаешь его состояние, знаешь, что где-то там, в Ельном, осталась частица его души.
Но Галина упорно молчала, она даже не ответила на его вопрос, потому что на сердце разрасталось обидное и злое: «Притворяется, как ни в чем не бывало... А сам... А сам...»
— Галя, — снова позвал он, затем спрыгнул с кровати и, подойдя, обнял за плечи. — Что с тобой? Что-нибудь случилось?
— Не надо... — чувствуя, как что-то горькое подступает к горлу, приглушенно произнесла она, уводя плечи из-под его рук, но Валентин лишь крепче притянул ее к себе.
— Ты на меня обиделась, да? Или... или что другое, а?
И ее нервы не выдержали, она неожиданно всхлипнула, уткнувшись в его грудь, уже не слушая, что он говорил ей.
Позднее, лежа в постели вялая, обессиленная, она спросила его:
— Зачем ты поехал туда, в Ельное? Вы о чем-нибудь договорились с ним, с этим Горлянкиным?
О том, что фото сестры Ефима лежит в портфеле, Галина почему-то решила не говорить сейчас
— В Ельное? Но при чем здесь Ельное? — удивился он и приподнялся на локте. — Я просто не пойму, Галя, что с тобой происходит.
— Нет, ты скажи, вы договорились? — настаивала она, решив, что даже по его голосу поймет — правильны ли ее догадки.
— О чем мы могли договариваться? — неуверенно ответил Валентин, стараясь сообразить, к чему клонит она разговор. Ельное... Ельное... Горлянкин... Что могло так взволновать Галину?
— Что же, понятно, почему ты прямо не говоришь об этом. Тебе просто... неудобно рассказывать обо всех своих... Одним словом, о том, что там было... А ведь ты там чуть не женился, правда это?
— Я?! На ком? Да брось ты, Галинка, свои загадки, говори открыто и прямо... На ком я чуть не женился?
— На ней, на этого Горлянкина сестре...
В сознании Валентина мгновенно промелькнуло... Большое зеркало в комнате Зины, пудра на тумбочке, пристальный, неотступный взгляд девушки, ухмыляющийся Ефим, весело подмигивающий: «А ты — це-ело-вать ее... Сумел-таки, шельмец, подъехать...»
«Неужели обо всей этой грязной истории известно Галине?!» — словно молния, блеснуло в голове. — «Ну зачем, зачем я сам не рассказал ей, как было, зачем? А теперь... Кто-то крепко, видно, наплел ей, не скоро разубедишь, что все это — ерунда».
— Знаешь, Галя... Тебе, конечно, все это приукрасили, а было... Ерунда, одним словом, была... Если хочешь... Нет — хочешь или не хочешь, а я расскажу тебе все...
И он начал рассказывать ей про знакомство с Ефимом Горлянкиным, про отъезд из авиагородка. Но Галина не слушала его. Ни в те минуты, когда Бурнаков вручил ей фотографию, ни позднее, мучаясь еще неясными подозрениями, она в глубине души не верила в то, что Валентин мог обмануть ее. Но сейчас, когда он, не отводя обвинения, рассказывал о Ефиме, ей вдруг стал противен его тихий, приглушенный голос, звучащий в темноте, рука его, лежащая на ее плече, весь он сразу стал чужим и далеким...