— А если бы вчера все было хорошо, сегодня эти двадцать тонн пошли бы как сверхплановые... Садитесь...
Меховой неохотно сел, было видно, что ему хочется еще что-нибудь сказать, чтобы все поверили: недостача двадцати тонн угля — простая случайность, сегодня же положение будет выправлено. Но Иван Павлович, взглянув в сторону Аркадия, продолжал:
— О транспорте я говорить не хочу, там работают так, что мне даже стыдно за вас, товарищ Кудрявцев... Я за вас просил начальника шахты, Кудрявцев, чтобы перевели из десятников в начальники вместо уехавшего на курсы Васильева. Я надеялся, думал, Кудрявцев не подведет, он же у нас был лучший машинист, почетный шахтер и все прочее... Теперь вижу, не справиться вам дальше... Да, кстати, вот перед вами новый начальник подземного транспорта, — он указал в сторону Аркадия, который, покраснев под любопытными взглядами шахтеров, смущенно встал. — Товарищ молодой, практического опыта у него мало, прошу помогать. Садись, Зыкин.
Аркадий сел. Сердце гулко билось. Он никак не думал, что ему сразу же доверят руководить участком, да еще таким ответственным. Шахта не была для Аркадия чем-то новым. Выросший здесь, в шахтерском городе, он хорошо знал, что быть начальником участка — трудное дело. Потому-то на этой работе в большинстве своем трудились сильные, волевые люди, от способностей и усилий которых во многом зависела добыча угля. Аркадий никак не мог сравнить себя с ними, он всегда думал и знал, что они, с их опытом, умением руководить людьми, выше, несравненно выше его. «Надо поговорить с главным инженером, пусть в заместители начальника участка пока назначит», — промелькнуло в голове. Конечно же, надо приглядеться, людей узнать, а потом он не откажется, трудностей он не боится.
Едва совещание закончилось, Аркадий подошел к главному инженеру и путано, сбиваясь, объяснил ему свою просьбу.
— Твой отец, кажется, был шахтером, Зыкин? — остро посмотрел на Аркадия Иван Павлович. — Если не ошибаюсь, начальником участка до войны работал, так? Шахты тебе знакомы? Людей нашей горняцкой породы ты знаешь? Знаешь! Знания у тебя есть — отличник... И при всем этом ты отказываешься работать начальником участка? Поверить трудно. Иди-ка, подумай, но помни: лучше сразу по горло трудностей хватить, — а они будут у тебя, — чем маленькими шажками добираться до цели. Этому, милый мой, сама жизнь учит... Помочь, конечно, мы тебе все поможем, но очень-то на помощь не надейся, сам, сам распутывай все... А сейчас давай с Кудрявцевым вниз, он тебе все расскажет.
Так началась трудовая жизнь Аркадия Зыкина.
26
С утра до позднего вечера сидела Тамара над папками, равнодушно производя сложные расчеты, перекидываясь малозначащими фразами с помощником главного бухгалтера Татьяной Константиновной Яшуковой.
Лишь к вечеру девушка оживала. Едва кончался рабочий день, она торопливо засовывала в коричневый шкаф папки и говорила Татьяне Константиновне:
— Ну, я пойду, Татьяна Константиновна.
— Иди, Тамара, иди, — отрываясь от бумаг, отвечала женщина, понимающе поглядывая на спешившую девушку.
А когда Тамара уходила, Татьяна Константиновна приближалась к окну и, глядя на удаляющуюся по дороге от шахты фигуру девушки, сокрушенно вздыхала... Да и как ей было не вздыхать: инженер Тачинский лишь полгода назад был ее мужем... Был...
А Тамара торопливо добегала до квартиры, ужинала, переодевалась и выходила на улицу. Перед окнами домика был небольшой огороженный штакетником палисадник. В глубине его, в густых зарослях боярышника, под старой березой, Тамара садилась на скамейку и, раскрыв книгу начинала читать. Но едва скрипела калитка палисадника, она беспокойно оглядывалась...
Тачинский пришел сегодня, как обычно, в сумерках, когда все вокруг начало таять в надвигающейся темноте, а на небе зажглись чистые-чистые звезды.
— Извини, задержался... На шахте опять неполадки... Пятый день недодаем угля... Пришлось опять поругаться... — говорил инженер, пожимая руку девушки и усаживаясь рядом...
Тамара недовольно отвернулась.
— Какое мне дело до твоих неполадок и ругани... Я уже часа два жду тебя... Почему ты в последнее время невнимателен ко мне?
Тачинский усмехнулся.
— По-моему, это пустой разговор, Тамара... Ты говорила мне об этом вчера и позавчера, но я же не в силах изменить в этом отношении что-либо. Сама понимаешь, что работа есть работа, и не всегда мы вольны изменять ее объем, — он шутливо вздохнул. — Вот доживем: до коммунизма, тогда, даю честное слово, все вечера будут твои. А сейчас... Кто не работает, тот не ест, знаешь это? Тут поневоле будешь работать.