— Не надо, Татьяна Константиновна.
Странно, но Тамаре стало легче от этого признания Татьяны Константиновны. Но в душе назревало сочувствие к этой несчастной женщине, и Тамара быстро подошла к ней.
— Татьяна Константиновна, — горячо прошептала она. — Я... я с ним не хочу жить. Я его не люблю... и не любила, а просто так... Мне стало жаль, что он, такой сильный, что его все слушаются на работе, а передо мной он... такой робкий. Я его никогда больше не хочу знать.
Тамара и действительно верила, что сможет поступить так, настолько жаль ей было Татьяну Константиновну.
— Какой же он обманщик! — задумчиво и зло заговорила она снова. — Я ведь не знала, что вы ему жена... Но вы помиритесь с ним и будете жить, а я... я уеду отсюда.
— Нет, Тамара. До тебя я, может быть, простила бы его. Но сейчас... Нет! У всякой женщины есть своя гордость. Прожили мы восемь лет, он был близок мне, ну просто сердце иногда болело, так он мне был дорог. А сейчас... Чужой он... Разве ты смогла бы любить после этого?
— Не смогла бы... — опустила голову Тамара.
...Долго говорили в этот вечер они. А назавтра Тамара снова поехала с Тачинским за реку, на «Каменную чашу».
Но когда Тачинский в скалах попытался обнять ее, она с силой ударила его кулаком в грудь.
— Что с тобой? — опешил Тачинский, глядя на медленно уходящую вверх по тропинке Тамару. Она резко обернулась:
— Знаешь что: я тебе не жена и женой никогда не буду. Ты сделал несчастной навек Татьяну Константиновну, а я... Я ненавижу тебя за это! — выкрикнула она со злостью, но неожиданно села на камень и заплакала. — Ты подлый, подлый. Я не знала, что ты такой.
— Тамара... Я не хотел тебя обидеть, когда все так получилось. Если бы я тебя не любил больше всех на свете, этого и не было бы. Поверь мне.
Слова были горячие, искренние. Тамара, перестав всхлипывать, тихо покачала головой.
— Нет, Марк... Я все равно не смогу быть твоей женой.
— Но пойми же...
— Нет, нет... Ты, наверное, так же клялся Татьяне Константиновне, а что с ней сделал?
— Ну, хорошо... Только разреши мне вечером приходить к тебе, посидеть, поговорить с тобой, наконец, просто видеть тебя... Мне будет больно без тебя, Тамара...
Тамара задумалась на миг, затем ответила:
— Лучше не вечером, а днем... В выходные... И встречаться, как товарищи.
...Вопрос Валентина о ее отношениях с Тачинским застал Тамару врасплох. Действительно, не лучше ли стать женой Тачинского? Ведь хотя они и встречались, как товарищи, сердце Тамары хранило ту особенную близость, которую дал ей Тачинский в памятную ночь... Все зависело от нее, — это она знала, — Тачинский был на все согласен..
Ожидая вечером Валентина, Тамара многое передумала, но как и что сказать ему, она не знала.
3
Но Валентин в этот вечер к Тамаре не пришел: возвратившись домой, он застал там сына Комлева — Геннадия и его товарища Аркадия Зыкина.
Петр Григорьевич, захмелев от вина и радости, весь вечер поучал молодежь, невзирая на протесты жены Феоктисты Ивановны, которая с разрумянившимся лицом то и дело бегала от стола на кухню.
— Пожалел бы ты ребят-то хоть, неугомонный... Устали они с дороги, а ты разговорился... Вы кушайте, кушайте, не смотрите на него. Он совсем опьянел сегодня... — говорила старушка, устанавливая на стол дымящуюся тарелку пельменей. — Налей-ка еще вина ребятам-то.
— Ничего, мать, молодым послушать полезно, — отвечал Петр Григорьевич, наполняя рюмки и расставляя их на столе. — Я, может, к тому же на них в обиде... Легко вам ныне достается все в жизни... Вот вы уже начальники, командовать надо мной будете, а ведь вы же мои сыны... Ну, смотри же, Геннадий, плохо будешь командовать, так и знай, по-отцовски ремешком проучу и из дому выгоню. — Он любовно поглядел на могучего, словно молодой дубок, сына. — Не хочу, чтобы ты позорил семью Комлевых. Наша фамилия — старая шахтерская. Еще моего отца дед рубал уголек у Ашихмина... Здоровый детина, рассказывают, был... Была такая профессия «саночник», он около десятка лет волочил в забое «санки». Только потом дозволено было ему идти в забойщики... А сейчас... Ну вот он, — Петр Григорьевич кивнул на Валентина, — через месяц будет самостоятельно врубмашиной управлять, не кайлом махать, а врубмашину поведет... Эх, хотел бы я сейчас на ваше место да какие дела бы творил!
Часов до одиннадцати текла беседа. Затем Аркадий незаметно подтолкнул Геннадия и кивнул на дверь. Тот, скосив глаза на отца, молча мотнул головой и встал из-за стола.
Увидев, что сын с Аркадием куда-то собираются. Петр Григорьевич встревожился:
— Куда вы?
— На улицу... По поселку пройдемся...